Он с лукавством посмотрел на рабыню. Актис окончательно смутилась, и чуть было не заплакала от счастья. Так ей было хорошо.
— Но я хочу есть, — сказал вдруг Валерий.
Он хлопнул в ладоши, и к нему подошла пожилая рабыня, а с ней еще три девушки.
— Послушай, Мелиора, — обратился к ней господин. — Вот девушка, о которой я тебе уже говорил. Сделай с ней что я приказывал и приведи ее к столу обедать. — Затем обратился к Актис: — Иди за ними, я буду ждать тебя в триклинии с Энеем. Я надеюсь, ты разделишь с нами трапезу?
Последние слова Валерий предназначал своему другу. Молодые люди проводили уходящую с рабынями девушку глазами, и пошли прогуляться перед трапезой в сад.
Актис с бьющимся от волнения сердцем шла вслед за Мелиорой, за ней следовали девушки. Около одной из дверей женщина, словно своей госпоже, поклонилась Актис и пропустила ее вперед.
Девушка оказалась в прелестнейшей комнате, сверху до низу облицованной розовым мрамором. В центре комнаты в пол уходила большая ванна. Стенки ее были из зеленого коринфского мрамора, дно по краям выложено лазуритом, и украшено чудесной мозаикой, изображающей Европу, похищаемую быком-Зевсом.
Около ванны стояла широкая скамья, накрытая шкурами леопардов и шелковыми тканями, Все было розовым или в тон этому цвету, даже хитоны девушек-рабынь, светильники и цветы, стоявшие в серебряных вазах. Комната была пропитана ароматами самых лучших бальзамов. Мелиора дала девушкам знак и те, молча, стали снимать с Актис ее рабскую одежонку. Раздев девушку, они помогли ей спуститься в ванну и стали мыть ее мягкими губками. Одна из девушек мыла волосы Актис.
Когда вконец растерявшуюся от таких царских почестей и обращений ее повели к скамье, у которой колдовала с благовониями и духами Мелиора, то Актис, блаженно растянувшаяся на мягких шкурах, уткнулась лицом в мех и на секунду забылась. Она слушала нежно звучавшую за окнам все это время музыку трех кефир и одной флейты, а теплые руки Мелиоры массировали ее тело. Никогда еще Актис не испытывала такого блаженства, от такого счастья девушке даже захотелось петь, но она не решилась этого сделать.
Самый восхитительный момент наступил тогда, когда Актис стали одевать. Девушка с волнением увидала, что прежняя ее одежда так и осталась лежать на мраморном полу, а взамен рабыни поднесли ей такие наряды, что сердце чуть не вырвалось им навстречу. И когда одетую в прекрасное платье, достойное матери принцепса,[14] рабыню стали украшать драгоценностями, Актис уже даже не могла удивляться. Она лишь молча смотрела на свое отражение в зеркале из отполированного серебра и боялась дышать, чтобы не побеспокоить ожерелье из голубого жемчуга, вплетенное в прическу. Напоследок ее обули в изящные серебряные сандалии, так гармонирующие с небесного цвета туникой, и повели в триклиний.
Когда рабыни покинули Актис, молодые люди, уже сидевшие в столовой, увидев ее в этом новом виде, просто не могли найти слов.
Актис стояла у двери и тоже не знала, что ей делать. Но вот Валерий встал с дивана и, подойдя к ней, упал на колени и приник губами к ногам возлюбленной. Затем он поднял ее на руки и понес к пиршественному ложу. Актис, потеряв голову от счастья, стала осыпать лицо юноши поцелуями.
Увидев это, Эней от неожиданности уронил яблоко.
— О, боги? Какая непосредственность, — с нескрываемой завистью пробормотал он.
Наконец, все трое возлегали за столом. Трапеза продолжалась не очень долго. Актис еще не успела проголодаться и лишь слегка притронулась к стоявшим перед ней яствам. Она больше смотрела на Валерия, который с аппетитом голодного льва поглощал пищу. Эней, как и Актис, тоже мало ел. Он больше разговаривал и один поддерживал беседу за столом.
За столом им прислуживал лишь один пожилой достойный перс, одетый так роскошно, словно пришел из дворца самого Дария. Он изредка косил свои азиатские глаза на Актис и тайно, когда не видели господа, ухмылялся.
После еды Эней отправился в библиотеку к своим драгоценным свиткам, а Валерий, взяв Актис за руку, повел ее в свой чудесный сад.
Здесь было так хорошо: теплота южного солнца, и прохлада тенистых деревьев и бьющих тугими струями фонтанов — создавали идеальные условия для прогулок возлюбленных. Как дети, взявшись за руки, они гуляли по этому райскому месту, и почти не разговаривали. Молодые люди смотрели друг на друга, не могли налюбоваться, и были безмерно счастливы. Казалось им, что так будет всегда. Счастливые! Они смогли хотя бы в мечтах унестись от реальности в свой прозрачный мир грез!
Когда сад кончился, Валерий и Актис стали спускаться по выложенной желтыми мраморными плитами дороге, по краям которой друг против друга стояли подлинные статуи греческих гениев, к речушке, которая через полмили впадала в воды нежно-синей реки Вальтурно.
Берег реки зарос осокой — такой высокой, что там мог спрятаться человек. Людей тут не было, зато плавали розовые пеликаны., черные лебеди, сновали быстрые уточки со своими красавцами-селезнями. И на все это взирали атланты, поддерживающие гигантские чаши двух фонтанов. Сурово глядели они каменными глазами на громадную статую рыбы, что была меж ними и лежала в самой воде, дно которой уложено светло-коричневой галькой. Вокруг этой рыбины резвились еще три дельфина. Один из них нес на своей спине утонувшего младенца. Голова ребенка наполовину уходила в воду, и создавалось впечатление, что от легкой волны волосы мальчика шевелятся, как живые. А лицо бедняжки было красивым и грустно торжественным.
Неизвестный раб-архитектор когда-то очень потрудился, создавая столь великолепный архитектурный ансамбль. Человеческие творения не нарушали природный ландшафт, а мягко вписывались в него, творя чудную гармонию. Тишина царила вокруг, охраняемая с особой тщательностью владельцами виллы, которая отсюда была высоко и ее белоснежные колонны и свода росли из моря зеленых крон, подобно знаменитому афинскому Акрополю.
Очарованные этим волшебством, стояли Актис и Валерий. Такие юные, красивые и счастливые, они замечательно вписывались в эту красоту, созданную природой и человеческими руками.
— Поцелуй меня! — попросил Валерий.
Девушка с восторгом и радостной очаровательной улыбкой выполнила его просьбу.
— Еще, — сказал Валерий.
И когда Актис снова его поцеловала, он поймал ее, обнял и проговорил:
— Ты действительно меня любишь?
— Люблю, — ответила Актис. — Если хочешь, я отдам тебе свою жизнь, забери ее. Она твоя без остатка, ибо если в ней не будет тебя, то и мне она не нужна.
— Скажи еще раз, что любишь меня!
Актис смотрела на любимого так, что в ее искренность невозможно было не поверить..
— О, боги! — воскликнул Валерий. От радости он готов был упасть на землю. Обхватив руками голову, он засмеялся.
— Сколько раз я это слышал, — произнес Валерий. — И сколько раз сам говорил эти слова. Но никогда, ты слышишь, никогда я не испытывал того, что чувствую сейчас. Что это такое? Что происходит со мной? Я, наверно, схожу с ума, но чтобы продлить это безумие, я готов отдать все, что у меня есть. Ради тебя, за тебя… Только лишь за-один твой взгляд. Ты веришь мне? Скажи, веришь? Впрочем, и не говори ничего. Зачем пустые слова. Я сам приду к Фабии и умолю ее продать тебя мне. — Тут он почувствовал ужас и страх. — Но она такая женщина. Она ведь ревнивая, как волчица, и если узнает, то ни за какие деньги не отдаст тебя мне. За все золото мира. О, женщины, почему вы такие жестокие?
— Так ты был любовником моей госпожи? — Актис надула губки.
Это рассмешило Валерия.
— Ты ревнуешь меня, Актис? — спросил он девушку.
— Нет, — растерялась та. — Просто, я забыла, что кроме меня ты можешь любить кого-нибудь еще…
Глаза Актис наполнились слезами. Слезы, как бриллианты, капали с ее длинных ресниц.
«О, Юпитер, как она хороша, когда плачет, когда смеется, всегда, в любом настроении. Даже не знаешь, когда лучше, при свете солнца или при блеске луны,» — подумал Валерий и принялся успокаивать огорченную и расстроенную подругу.
14
Принцепс — официальное звание римского императора. В переводе означает «первый сенатор», т. е, первое лицо в государстве.