— Любимая, ну что ты, — умолял он, пытаясь поцелуями успокоить девушку. Но слезы продолжали литься из ее дивных глаз. — Я никогда не любил Фабию, да и остальных женщин тоже. Клянусь тебе! Я забыл ее, как только увидел тебя. Она перестала существовать для меня.
— Потом ты увидишь кого-нибудь еще, — всхлипнула в ответ Актис. — И точно также забудешь обо мне.
— Глупенькая, — улыбнулся Валерий. — Разве тебя можно забыть? Даже в царстве Орка, посреди самых страшных мук, что достанутся на мою долю, я буду видеть твое лицо, губы, глаза, всю тебя и забуду обо всем, что со мной будет твориться.
— Правда? — обрадовалась Актис.
— Конечно!
— Только не говори, пожалуйста, больше о царстве Орка! — Актис вдруг улыбнулась. — А ведь я на самом деле такая глупая, — сказала она.
Валерий очень удивился.
— Почему? — 'спросил он.
— Ведь если бы ты не знал Фабию, то есть мою госпожу, то мы бы просто никогда не встретились!
— Вот видишь! — обрадовался патриций.
Он обнял девушку и поцеловал ее. В долгом и сладком поцелуе они простили друг другу все недомолвки и снова забыли обо всех печалях жизни, помня лишь ее радости, и любовь друг к другу.
Валерий и Актис гуляли до вечера и пришли домой, когда уже начало смеркаться. За вечерней трапезой они были только вдвоем, даже прислуге Валерий запретил мешать им.
Актис сильно проголодалась и по достоинству оценила благородные кушанья богачей, о которых она только слышала от рабов, да видела в столовой Фабии, прекрасно зная, что ей они никогда не достанутся.
Затем Валерий предложил ей осмотреть весь дом и напоследок зайти в чертоги, где главенствовал Эней. Как зачарованная, ходила Актис по дому, рассматривая все его чудеса и диковинки.
И отец Валерия, и сам юноша приобретали много всяких вещей, привезенных со всех концов света. Тут были и предметы обстановки и роскоши, мебель и посуда, произведения искусства и ковры. Валерий был проводником Актис в этой экскурсии по дому и любовался ею больше, чем тем, что сам показывал девушке.
Дом был достаточно большим, и когда они пришли в библиотеку к Энею, за окнами было уже темно, и горели драгоценные светильники египетских мастеров.
Эней встретил их с горячим радушием. Он всегда ценил людей, любящих книги и, увидев, как зажглись глаза девушки при виде такого количества книг, Эней вдохновился. Он стал показывать ей редкие рукописи и свитки из самых знаменитых собраний книг мира.
Узнав, что Актис любит поэзию и превосходно её знает (этот вид искусства когда-то очень любила и ценила Люция Флавия и привила любовь к нему и своей девочке-рабыне), он показал девушке свою гордость — стихи Алкея, написанные рукой автора. Эней и Актис увлеченно беседовали среди книг, и библиотекарь был просто потрясен, что в совсем юной девушке, почти девочке, скрывается такое знание литературы, которое несвойственно даже самым знатным матронам. Валерий, расположившись в кресле из красного и черного дерева, блаженно наблюдал за их разговором.
Время шло и Актис захотелось спать. Увидев, как девушка пытается унять зевоту и справиться с сонливостью, Валерий остановил речь Энея, который готов был говорить до утра и, извинившись перед другом, повел Актис в специально отведенную для нее комнату.
Кровать была мягкая и большая. Актис еще ни разу в жизни не лежала на таком ложе.
Валерий сам помог девушке снять паллу, и когда та осталась в одной почти прозрачной тунике, снял с ее ноги сандалии, презрев свой сан, вымыл милые его сердцу ножки в золотом тазике с розовой водой.
Укрыв ее белым шерстяным одеяло, он, целуя девушку в глаза, расплел ее волосы и пожелал увидеть прекрасные сны.
— Я уверена, что только ты будешь мне сниться, — прошептала Актис, целуя Валерия.
Валерий подождал, пока она засну и лишь затем вышел из опочивальни. Девушка осталась одна со своими снами, в огромной кровати за прозрачными занавесями. Из окон лился прозрачный ночной воздух, колеблющий робкое пламя светильников. Тихо. Лишь шуршание крыльев всегда юного Гипноса осталось здесь, да слышно легкое дыхание Актис.
Утром Валерий вошел в спальню и разбудил Актис:
— Вставай, любимая. Сегодня нас ждет чудесный день.
День был действительно чудесный. Он был полон любви. Валерий и Актис весь день были вместе. Они ездили на прогулку к озеру, гуляли по небольшому лесу, чьи поляны были полны цветов и ягод, поднимались на горную возвышенность и целовались. И им это не надоедало.
Затем последовал не менее чудный вечер. Актис принесли кифару и она пела юноше греческие песни. Ее дивные пальчики не забыли за долгое время тяжкого труда, как управляться с инструментом и ловко перебирали звонкие струны.
Перед сном они долго не могли расстаться, вспоминая все, что успели пережить вдвоем и строя воздушные проекты на будущее.
Вряд ли во всей Римской империи был кто-нибудь также счастлив и спокоен в эту минуту, как эти двое, с доверчивостью детей прижавшиеся друг к другу.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Уже три дня прошло, как Актис находилась в доме Валерия, и завтра уже надо было снова идти к Корнелию, потому что послезавтра приедет Фабия.
Актис старалась пока не думать об этом. Ее мучили совсем другие мысли. Она решила поделиться ими с Валерием и для этого выбрала момент, когда юноша взял ее на прогулку по Вальтурно.
Сначала они спустились к той рыбе с дельфинами и мраморным мертвым мальчиком, где их ждала лодка со старым гребцом. Когда это суденышко преодолело полмили и его нос стал рассекать крупную речную волну, Актис призналась Валерию, что не любит прогулки по воде. Когда тот поинтересовался почему, она рассказала ему свою печальную историю, в результате которой она стала рабыней, а также поведала о том, как жила у Люции Фабии, потом ей пришлось рассказать все до конца, как и почему она оказалась в доме Децим Фабии.
— Имена моих хозяек так похоже звучат, — закончила Актис, — а сами они такие разные. Боги словно посмеялись надо мной, вручив столь разные и переменчивые обстоятельства. Но что толку на них сердиться?
Рассказ Актис так поразил юношу, что несколько минут он просто слова не мог сказать. Сердце его разрывалось от жалости к этой девушке с такой необычной судьбой.
— Бедная Актис, — наконец произнес он, обнимая ее и целуя.
Актис помолчала. немного, а затем пытливо глядя снизу вверх в глаза Валерия, спросила:
— Ты столько раз говорил мне, о своей любви…
Она запнулась, затем продолжила:
— А я все жду…
— Чего ты ждешь?
— Когда мы с тобою станем по-настоящему близкими людьми. Самыми близкими. Ты понимаешь?
— Да, я тебя понимаю, — ответил Валерий.
Он стал очень задумчивым.
— Мы еще не испытали самого главного, — опустив от смущения глаза, продолжала говорить Актис. — Ведь когда любишь. очень любишь, без этого нельзя. Я знаю. А ты словно избегаешь этого. Почему?
Валерий молчал. В душе его бурлили различные чувства.
— Ты этого хочешь? — наконец спросил он.
— Не боишься?
— Боюсь, — просто ответила Актис. — Но очень хочу. Ведь я люблю тебя. Люблю.
— Ты удивительная девушка, Актис. То мне кажется, что я тебя уже знаю, а то… Ты вдруг становишься такой загадочной. Почему ты об этом заговорила?
— Я живу у тебя три дня, а ты… — Актис опять запнулась. — Ты обращаешься со мной, как с ребенком.
Валерий улыбнулся.
— Первый раз вижу, как ты сердишься. — Он помолчал и задумчиво произнёс: — Хорошо. Значит, ты готова. Что ж, тогда сегодня ночью я тебе не дам спать.
— Только ночью? — разочарованно проговорила Актис.
— А ты, что хочешь прямо сейчас?
— Да.
Валерий захохотал.
— Что тут смешного? — обиделась Актис и надула губки.
— Мы тут не одни, — стал оправдываться Валерий. — Ты разве забыла?
Актис покосилась на седого гребца. Старик не обращал на них никакого внимания.
— Да, я забыла, — лицо ее было грустным. — Ты хитрый. Но ты обещаешь?
— Конечно, — Валерий улыбнулся. — Какая ты забавная.
В его голосе было столько теплоты и нежности, что Актис даже в голову не пришло обидеться на него. Она положила ему голову на колени. Ветер ласково играл ее волосами. Валерий гладил девушке руки и волосы и заглядывал в глаза. Она в ответ счастливо ему улыбнулась. Река, как добрая женщина, покачивала лодку на своих спокойных волнах. Легкая качка усыпляла. Актис задремала, затем сама не заметила, как уснула. Валерий, верный своему долгу, охранял ее сон, боясь пошевелиться. Даже парус не колыхался, будто боялся шуметь на ветру. Старик с рулевым веслом все также равнодушно смотрел на горизонт, и ветер трепал его седую бороду.