Апполоний, увидев такой балаган, заметил Энею:
— Да, не доведись с этими олухами выступить против регулярных частей. Глазом моргнуть не успеешь, как будешь разбит. Но, надеюсь, нам этого испытать не придется. А против полицейских отрядов, я думаю, с ними можно выстоять. А больше нам ничего не надо. Ведь не легионеры Аквиллы будут защищать дом Фабии.
Он засмеялся. Затем стал своим уверенным командирским голосом наводить порядок. Быстро добившись авторитета среди рабов, Муска мгновенно навел боевой настрой на их умы. Затем, когда первый отряд полностью вооружился и стал действительно представлять собой внушительное зрелище, Апгюлоний выступил вперед и объявил:
— Теперь вы не рабы. Вы — солдаты. А я ваш полководец. И каждый должен беспрекословно выполнять мои приказы и приказы своих командиров. Вам ясно? Иначе вас перебьют в первой же свалке. У вас есть оружие, поэтому помните, что вы преступники в глазах каждого, кто встретится у вас на пути. В ваших руках ваши жизнь и свобода. Ваш господин, Тит Веций Валерий, дал вам возможность проявить мужество и смелость. Если вы будете достойны, то вас ожидает награда. Вы знаете, что на вилле Катулы нужно нам — мне, вашему полководцу и вашему господину Титу Вецию. Да, нам нужна ра' быня по имени Актис. Кое-кто из вас видел ее и знает лицо этой девушки. Кто первый спасет ее или узнает, где прячут несчастную, будет награжден особо. Боль-.:р, ше нам ничего не нужно в этом доме. Все остальное, что там будет — ваше!
Одобрительный гул был ему ответом.
— Теперь встать всем в боевой порядок! — скомандовал. Апполоний, — нельзя терять время. Мы выступаем сию же минуту. Командиры, подойти ко мне!
Когда те подбежали к Муске, тот начал объяснять им порядок, в котором они пройдут по ночным улицам Капуи. Валерий и Эней тоже стояли и внимательно слушали все, что говорил бывалый солдат. Валерий изнемогал от нетерпения.
Близилась полночь. Город, остывающий после дневной суеты, погружался в сон. Но Капуя никогда полностью не засыпала. До утра были открыты трактиры, над входом которых висели большие винные кружки; ночных посетителей лупанариев манил к себе опознавательный знак в виде фаллоса или красный фонарь, вывешенный у порога публичного дома. Люмпены и патриции, отоспавшись за день, кто в сырых и грязных комнатах, а кто в богатых спальнях, будили трудовой люд Капуи разгульными кутежами. В одну из таких ночей, когда, как обычно, город начинал жить своей второй жизнью, из ворот виллы Тита Вецая Петрония вышла — толпа рабов, экипированных всевозможным оружием. Восставших, шагая впереди, возглавляли три человека. Они шли гордо, не озираясь по сторонам. Чуть позади шествовала лавина бунтовщиков, в передних рядах, которых были Британец и Люк.
Вскоре мятежники заполонили узкие улочки Капуи, подгоняемые обещанной свободой, торопились к вилле Фабии Катулы.
Рабы шли молча, и это зрелище производило неизгладимое впечатление на прохожих. Богатые патриции искали спасение бегством или же укрывались подальше от толпы рабов, чей гнев, возможно, будет направлен и против них. Плебеи, кто с испугом, а кто и с любопытством, взирали на грозно двигавшихся людей. Некоторые подбегали к бунтовщикам и, узнав, куда они идут, присоединялись к ним, вооружаясь камнями и палками. По городу разнесся слух, что рабы во главе со своим господином хотят разграбить богатую виллу Фабии Децим Катулы и те, кто, узнав, что можно быстро разбогатеть, почти ничего не делая, с гортанными криками в предвкушении легкой добычи вливались в ряды восставших. Бесчисленные авантюристы, нищие, бродяги, а то и просто любопытные пополняли ряд за рядом растущую толпу, ведомую тремя вожаками. Никто им не препятствовал.
— Так даже лучше, — радовались бунтовщики, не думавшие в это время, что с ними может произойти что-нибудь страшное.
Все помыслы и мечты были устремлены к свободе, пока еще маячившей где-то вдалеке. Сколько лет каждый из них уносился воспоминаниями в прошлое. Большинство из них не знало, до тех пор, пока они не попали в рабство, такого слова, как неволя, — и вот теперь, после стольких перенесенных страданий им в руки их же господин вручил право освободить себя. За свободу они теперь готовы сражаться до конца.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Только очень поздно, когда в каземате стало совсем темно, словно в погребе, и ничего нельзя было различить, даже собственной руки, Актис впала в забытье, мало похожее на сон. Она уже начала видеть беспокойные сны, как девушку разбудили.
Камера наполнилась людьми с факелами, сильно напугавшими и ослепившими рабыню. С перепугу Актис показалось, что их тут не менее дюжины. На самом деле было всего три человека.
Двое из вошедших начали освобождать девушку от оков, третий светил им факелом. Лица пришедших были угрюмы. Они старались не встречаться с Актис глазами.
Несчастная девушка прекрасно поняла, что все это значит. Но она молчала, не издавая ни звука.
В эту последнюю минуту Актис вдруг решила стоять твёрдо. Только таким способом, хоть как-то могла отомстить жестокой сопернице. Ни единого слова мольбы не вырвется из ее уст. Любые истязания пройдет она с молчаливой терпимостью. Лучше встретит она, чем доставит удовольствие Фабии! Да, матрона насладится ее муками и страданиями, но не ее слезами и просьбами о помиловании!
С бьющимся от страха сердцем, но полная решимости на эту последнюю отчаянную борьбу Актис последовала за угрюмыми тюремщиками. Мрачными, темными коридорами ступала она за ними, и холодный пол обжигал девушке ее босые ступни. Все здесь было ужасно — низкие потолки и сырые стены, толстые и ржавые решетки. Камера, где девушка увидела изможденных и совершенно не имевших одежды узников, прикованных цепями к каменным блокам стен, потрясла ее и наполнила скользким ужасом. Глаза несчастных смотрели на девушку так, что та не могла глаз оторвать от них, пока проходила мимо. Актис чуть было не наступила на крупную крысу, пробежавшую ей наперерез. Девушка от страха чуть не потеряла сознание, но страж толкнул ее, и она опомнилась.
Наконец, они вышли наверх, на свежий воздух — Актис и трое тюремщиков, и дверь тюрьмы захлопнулась за ними, словно пасть мифического чудовища, вздохнувшего от сожаления, что одна из обитательниц этого страшного желудка покидает его.
Тюремщики вели Актис к атрию, где так недавно лилась кровь сенаторского сына Юлия. Теперь здесь предстояло принять мучения Актис. Когда девушка вошла в зал, то, что она там увидела, потрясло ее.
В центре, на возвышении, словно египетская царица Клеопатра, в кресле сидела Деция Фабия Катула. Перед нею, на деревянных, только что сколоченных скамьях были растянуты обнаженные девушки из розария. Все, кто работал с Актис, ее подруги и сестры по неволе, все они были привязаны за руки и за ноги, каждая к отдельной скамье; причем самые юные и миловидные были привязаны спиной к скамье, лицом вверх. Актис увидела лица этих девушек, объятые страхом, стыдом и болью.
Над несчастными усердно трудились палачи. Актис едва не оглохла, когда ее слуха коснулись свист и щелкающие удары плетей и розг, пронзительные вопли истязаемых рабынь.
Девушка была уверена, что попала в преисподнюю. Она почувствовала, как дрожь охватила ее всю — с ног до головы, как подогнулись от ужаса ноги.
Презрительным равнодушием встретила Фабия свою соперницу. Лишь на мгновение скользнул взгляд матроны по фигурке девушки и вновь вернулся к тем, по чьим телам гуляли плети и розги, и чьи вопли радовали ее своими отчаянными криками, наполненными болью и страданиями.
Глаза Фабии горели от возбуждения. Закусив губы, она любовалась, как в страстных и бесполезных попытках дергались тела юных цветочниц, как сжимались их ягодицы, в наивной надежде облегчить удары и смягчить боль. Напрасно. Палачи умело делали свое дело, и их инструменты причиняли рабыням ужасные муки. Особенно тяжкие страдания испытывали те девушки, которые были привязаны лицом вверх. От боли они так громко кричали, что наверное, было слышно даже в Риме. Они инстинктивно напрягали мышцы, и это приносило им еще больше страданий. Животы и груди их были иссечены уже до крови, и некоторые из них уже потеряли сознание. Фабия наслаждалась всем этим.