— Посмотри! — обратилась она громким голосом к Актис, даже не повернув к ней головы. — Они страдают. Им больно. Очень больно. Но их боль — ничто, в сравнении с той, что ожидает тебя.
Она блаженно улыбалась, и смотрела куда-то в пустоту. Актис молчала. Она стояла перед своей жестокой госпожой, высоко подняв голову. Но в глазах, в ее красивых блестящих глазах, стоял ужас. Фабию это несказанно радовало.
— Сейчас ты узнаешь, что такое длинная плеть. Когда твое прекрасное тело познакомится с ней, оно уже не будет прекрасным.
Даже карлик, и тот будет брезгливо плевать в твою сторону, так ты будешь уродлива, — словно змея, прошипела она, брызгая слюной.
— Да, — вдруг дерзко ответила ей Актис. — Боги отдали меня в твою власть. Они жестоки. Ты можешь сделать со мной что угодно, но я не боюсь тебя. Я не боюсь мучений и смерти. Я смеюсь над тобой. И знаешь, почему? Потому что я успела испытать то, чего тебе не увидеть никогда. Я была любима, и я любила. Никогда не понять тебе, что это такое!
До посинения сжала кулаки Фабия, когда услыхала речь дерзкой рабыни. От ненависти она до крови искусала губы, но слова застряли у нее в горле. Она молчала и лишь окидывала безумными глазами окружавшее ее пространство. Рабы, которых согнали на экзекуцию в качестве зрителей, толпой стоявшие на коленях меж колонн имплювия, на миг подумали, что госпожа сейчас умрет.
Даже палачи прекратили раздавать удары. В тишине, нарушаемой лишь плачем и стонами цветочниц, Актис продолжала говорить:
— Даже когда я умру, ты не найдешь покоя. До конца твоей жизни каленым железом тебя будет мучить мысль, что тобой пренебрегли как женщиной, ради твоей же рабыни. Знай же, жестокая, Валерий любил меня, как никто никого на свете еще не любил. И он был со мной счастлив. Тебя он никогда не любил, он тяготился тобой. Валерий мой!
И тут Фабия захохотала. Истерически, громко и страшно. Так наверное, смеются фурии. И никто из всех бывших в зале, кроме нее самой, не услышал в этом демоническом веселье готовых вырваться наружу рыданий.
— Глупая девчонка! — хохотала Фабия, стирая с глаз слезы. — Неужели ты думаешь, что этот мальчишка что-нибудь значит для меня? Да он мне безразличен. А твой дерзкий язык я вырву и отдам на съедение сторожевым псам. Эфиоп, начинай?
Эфиоп и его напарник, как волки, накинулись на девушку и мигом связали ей руки и ноги. Актис молчала. Она молила про себя всех богов, но даже в эту минуту лицо Валерия стояло перед нею, словно утешая и успокаивая.
Палач схватил девушку и, подняв ее, словно ребенка, повесил за руки на роковой крюк.
— Платье снимать? — спросил Эфиоп, смотря преданными глазами на хозяйку.
— Нет! — воскликнула Фабия. — Пусть пока остается в тунике. Ты плетью лишишь ее одеяния, Эфиоп. Я знаю, какой ты мастер. Смотрите, вы! — закричала она остальным рабам. — Это будет для вас уроком. Я вам еще покажу, как расстраивать свою благодетельницу.
Те, к кому были обращены эти слова, с тоской смотрели на Актис.
Опустив голову и моля богов о помощи, Актис ждала, когда раздастся свист плети. Эфиоп оттянул руку для удара. Все находившиеся здесь молчали. Тишина вдруг стала зловещей и торжественной. Но в этой тишине послышались непонятные звуки, похожие сначала на шуршание волн, когда они ударяются о берег, и бряцание металлических цепей, когда во время триумфа ведут пленников.
Эфиоп пустил жало своей плети в цель, и оно со свистом и шипением два раза обвилось вокруг тела жертвы. То же самое проделал другой палач. Послышался треск разрываемой туники.
Актис показалось, что на нее вылили ушат с кипятком. От боли она закусила губы и сумела не издать ни единого звука. Словно живые змеи, стали сползать с ее тела плети.
С упоением смотрела Фабия на эту сцену. Сердце у нее так быстро прыгало в груди, и стало вдруг так хорошо, как даже не было в постели с мужчиной. Дрожь била женщину. Она жаждала продолжения.
Палачи вновь замахнулись для удара, но в это мгновение в атрий вбежал Рупий. Его лицо было бледным, а губы дрожали. Все замерли, глядя на него.
— Госпожа! — закричал Рупий. — Там, на улице вооруженная толпа!
— Как ты смеешь отвлекать меня от дела? — истерически заорала Фабия. — Мерзавец, что тебе надо?
— Но, госпожа, — забормотал управляющий. — Помилуй, эти люди, они идут к нашему дому. Я боюсь, что…
Докончить он не успел.
— Если ты скажешь еще хоть слово, — Фабия от злости выпучила глаза, — ты будешь висеть рядом с ней.
Она указала на Актис. Тут раздался страшный грохот. Все повернули головы в ту сторону, откуда он доносился. До всех дошло очень быстро, что разбили ворота. Разбили чем-то тяжелым и мощным, как таран.
Фабия опомнилась первой.
— Что вы стоите, скоты? — закричала она на рабов. — Немедленно к воротам и отгоните этих разбойников. А ты, Эфиоп, продолжай.
Рабы бросились выполнять приказ госпожи, но было уже поздно. В двери через коридор уже ворвались вооруженные до зубов люди. Они, как гусей, разогнали, попытавшихся было сопротивляться рабов, и очень скоро заполнили весь атрий. И первыми, кто стал их жертвами, были Эфиоп и Азалий. Увидев в их руках плети и то, чем они занимались, ворвавшиеся пришли в ярость, и их мечи и копья массой обрушились на не успевших что-либо понять африканцев. Вскоре их тела превратились в кровавые ошметки, лежавшие на мраморе пола, который из светло-серого стал темно-красным.
Все произошло так быстро, что из обитателей дома никто ничего не успел понять в происходящем. Все, включая и Фабию, были в оцепенении.
Фабии вдруг стало страшно. Она решила, что следующей жертвой станет она, а не кто-то другой. Но то, что о на увидела, лишило ее страха и вновь наполнило злобой и ненавистью.
В помещение вошел Валерий с суровым и скорбным лицом. Как он был красив сейчас! У Фабии защемило сердце. На нем был алый плащ и белоснежная короткая туника.
Увидев Актис, юноша бросился к ней и с такой нежностью обнял ее, что матрона захотела умереть.
Почувствовав, что ее обнимают, Актис открыла глаза и, увидав перед собой лицо Валерия, счастливо улыбнулась.
— Любимый, — прошептала она. — Я знала, что ты придешь. Я знала. И она уронила голову на грудь. Ее волосы упали Валерию на лицо. Юноша чуть не заплакал. Бережно, как самую драгоценную ношу на земле, он освободил девушку и, взяв ее на руки, пошел к Фабии. Проходя мимо растерзанных африканцев, он чуть не поскользнулся на окровавленном полу. За ним тенью следовали Эней и Апполоний.
Все остальные молча стояли на месте, и грозно сжимали оружие. Рабы Фабии замерли в ужасе за жизнь своей госпожи.
— Видишь, что ты наделала? — тихим, усталым голосом сказал он.
Фабия молчала. Как каменная, сидела она на своем троне и не могла произнести ни слова.
Валерий повернулся к ней спиной и пошел прочь. Он вышел из дома Фабии, который уже был полон его людьми. Вооруженные чем попало, они вмиг превратились в грабителей. В богатейшей из капуанских вилл начался погром, словно в нее ворвались вражеские солдаты.
Четверть часа понадобилось рабам Валерия и прочему сброду, что присоединился к ним, чтобы опустошить этот некогда райский уголок. Естественно, что разбойников интересовали только золото, серебро и драгоценности, на все остальное: статуи, картины, ковры — они не обращали внимание.
И на все это Фабия, ее челядь были вынуждены молча взирать. В начале погрома один из рабов попытался сопротивляться, но тут же пал, разрубленный мечом одного из грабителей.