Когда же насильники покинули атрий и разбрелись в других частях дома, Фабия, вместо того, чтобы воспользоваться этим и бежать с виллы, накинулась на своих несчастных рабов. С яростью львицы бросилась она на толпу людей и стала наносить удары руками направо и налево. Ей не следовало этого делать.
Рабы, и без того напуганные и разозленные, с ненавистью и злобой смотрели на госпожу, Они даже не пытались уклоняться от ее ударов, а словно заряжались от них той энергией, что может сломить их покорность. Но Фабия не замечала этого.
— Негодяи! — визжала она. — Ни один из вас не останется живым. Вы не смогли сберечь мою честь. Я казню всех!
Эти слова были прерваны. Неожиданно для самого себя, один из рабов с силой ударил кулаком по лицу матроны. Фабия упала.
Последняя капля переполнила чашу терпения. Чего было терять этим людям? Они поняли, что хозяйка обязательно сдержит свое слово. Всей толпой, с яростью и бешенством бросились рабы на госпожу.
Месть за жестокости обрушилась на нее. Рок настиг Фабию. Она кричала от ужаса и боли. Удары сыпались на нее градом. Десятки рук и ног пытались дотянуться до ее тела. Если бы мстителей было не так много, женщина была бы растерзана в одно мгновение, и боль была бы молниеносной. Но палачей было слишком много, и каждый старался исполнить свою миссию. Возникли шум, гам, сутолока. Над всем этим, словно визг убиваемой свиньи, стоял крик Фабии. Рабы только дико хохотали и смеялись над ней. Женщины плевали на Фабию, мужчины мочились на нее. Матрона окровавленными губами молила о пощаде, но ее не слышали. Наконец сквозь эту толпу бесновавшихся и опьяненных местью людей к госпоже пробрался ее любимец — главный повар. В руке у него был огромный тесак. Повар растолкал остальных рабов и на коленях встал перед Фабией.
— Моя госпожа — заголосил он. — О, боги! Что они с тобой сделали, госпожа!
Все вокруг замолчали.
— Скажи, госпожа, что приготовить тебе к утренней трапезе? — и повар дико захохотал.
Этой шутке ответили дружным смехом и остальные рабы. Безумными от боли и ужаса глазами взирала на рабов Фабия. Вид ее был ужасен: от одежды не осталось и следа, обнаженное тело посинело от ударов и ссадин, вырванные волосы прядями прилипли к телу и разбитому лицу.
Но тут повар схватил ее за волосы, все еще густые и прочные и поволок ее по полу резкими и сильными рывками. Женщина закричала. В ответ ей закричали, но уже от радости, ее рабы, и заплясали вокруг повара и матроны в диком танце.
Повар проволок свою жертву через то место, где лежали убитые палачи. Намокшая в луже крови, Фабия оставляла за собой кровавый след на полу. Рабы награждали ее ударами розог и палок. Когда повар приволок женщину к тому месту, где еще стояло ее кресло, он остановился. Рабы бешеным хороводом, махая факелами, кружились вокруг.
— Клянусь Юпитером! — закричал повар мощным басом, перекрывавшим весь шум. — Теперь ты, моя госпожа-хозяйка, будешь обедать за одним столом с Гаем Калигулой.[15]
Рабы закричали и завыли от восторга. Фабия пыталась что-то сказать, но из ее горла доносилось лишь шипение.
— Умри, змея!
С этим криком повар занес над ней свой жуткий тесак и под радостный вопль рабов и рабынь одним ударом снес Деции Фабии Катуле голову, словно поваренок отрубил голову молодой курочке. С торжеством Геркулеса, убившего гидру, поднял повар отрубленную голову над собой. Кровь рекой стекала по его руке, и этот Сансон[16] древнего Рима упивался ею, как самым лучшим вином.
А тело с хлюпаньем и глухим стуком упало на мрамор, и тут же было подхвачено за ноги. Рабы с песней стали бегать с ним по атрию. Кровь лилась из лишенной головы шеи ручьем, и на полу оставались хаотические кровавые узоры. Так ужасно кончила свою жизнь гордая матрона из знатного рода Катулов.
Кончился этот дикий спектакль тем, что Мигдония и другие две девушки, которые всегда занимались туалетом своей госпожи, под общее одобрение рабов, которых уже осталось всего лишь три десятка взяли голову Фабии и стали приводить ее в порядок. Очень скоро нарумяненная, с накрашенными губами, подведенными глазами и пышной прической голова Фабии, не ставшая от подобной процедуры хоть чуточку красивее, даже наоборот, она представляла собой еще более ужасное зрелище, была вынесена в сад и положена на постамент, где до этого была статуя Юноны. Рабы разбежались, а голова осталась одна.
Страшными, открытыми глазами взирала она на виллу. Та уже начинала гореть в нескольких местах. Это рабы, обезумевшие в своей мести, подожгли дом. Очень скоро пожар разгорелся вовсю. Огонь вырвался из плена очагов и стал уничтожать дом с огромной скоростью. И вот уже раздались крики тех, кто не успел покинуть помещения. Мятежники сгорали в нем заживо.
Безмолвно смотрела на все это голова Деци Фабии. Огонь отражался в ее стеклянных глазах. Иногда от его бликов казалось, что Фабия улыбается.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Валерий вышел из дома Фабии на улицу, Эней, смотревший на Актис в его руках, счастливо улыбался. Апполоний был суров. Он кликнул Энея, и они вместе пошли руководить мятежниками, которых собралось уже полторы тысячи. Валерий и Актис остались вдвоём. Девушка пришла в себя от прохладного ночного ветерка, коснувшегося ее лица, открыла глаза, и увидев над собой заботливое лицо Валерия, блаженно вздохнула.
— Я успел! — воскликнул Валерий. — О, боги, благодарю вас! Прошу только об одном. Будьте и впредь благосклонны к нам! Руки Актис обвили возлюбленного, и ее губы коснулись его лица. Спасенная от смерти рабыня шептала своему спасителю:
— О, небо! Неужели можно быть такой счастливой? Теперь я вижу, что ты никогда не оставишь меня. А я! Я люблю тебя еще сильней! Во много раз! — поцелуем закончила она эти слова.
Валерий все еще держал Актис на руках, словно опасался опустить ее на землю, боясь, что она исчезнет. Но тут внимание Актис привлек шум, стоявший вокруг.
— Что это? — спросила она.
— Это мои люди, — ответил Валерий. — Я пообещал дать им свободу, если они помогут мне добыть ее для тебя. Теперь они свободны. И ты тоже.
— Теперь мы должны бежать? — в голосе Актис стоял испуг.
— Зачем же? — Валерий, напротив, был спокоен и уверен в себе. — Мы не будем бежать. Посмотри на всех этих людей! — Валерий указал на веселившихся и радовавшихся добыче нескольких мятежников, которые прыгали и плясали невдалеке. — Они больше не хотят жить прежней жизнью и полны решимости идти к свободе до конца. А я и мои друзья, Эней и Апполоний, тот высокий лысый мужчина, возглавили их.
— Валерий! — в голосе Актис был самый настоящий ужас; она наконец встала на землю и положила руки юноше на плечи. — Ты безумен!
— Почему? — удивился патриций. — У меня достаточно денег. Я вооружу целую армию. Мой дядя — он командует легионом. Ты слышишь? Целым легионом. Мы с ним пойдем на Рим. Ты будешь со мною. Я сделаю тебя первой женщиной государства.
— Безумный! — Актис готова была упасть в обморок. — Армии и великие полководцы не смогли сломить эту страну, а ты хочешь покорить ее с одним легионом да кучкой вооруженных рабов? Опомнись, милый! Пока не поздно, мы должны бежать. В этой суматохе, пока это творится, будет не до нас. — Что ты такое говоришь, любимая? — Валерий действительно был похож на безумца, глаза у него блестели, на лбу появились капельки пота. — Перед нами Рим, я объявлю себя царем, а ты будешь царица!
— Твое тщеславие погубит нас, — Актис застонала.
— Ты любишь меня? — спросил Валерий.
— Да, да, да!
— Значит ты будешь со мною. Ведь все это делается ради тебя.
— Да, я буду с тобой, — заплакала Актис. — Но я теперь боюсь за тебя!
Она прижалась к его плечу. Валерий обнял девушку и стал целовать, но та откинула свое лицо и посмотрела ему в глаза.
— Но мне нужен только ты, — сказала она. — Зачем все остальное? Ты уверен что то, что ты хочешь сделать, так необходимо для нас?
Валерий задумался.
— Понимаешь, — сказал он. — Уже поздно что-либо менять. Я не могу предать этих людей. Мои друзья, ведь они пошли на это ради нас с тобой, ради меня. Апполония разыскивает Нерон, чтобы казнить, и он пошел со мной.
15
Гай Юлий Цезарь Германик по прозвищу Калигула, 12–37 гг. н. э — Римский император. Отличался крайней жестокостью.
16
Сансон — фамилия французских палачей, которые занимали эту должность по наследству. Во время Великой французской революции, один из них казнил тысячи человек. Это имя стало нарицательным.