— Ваше мнение, товарищи, — спрашивал Крутояров.
— Директивы выполняются, а не обсуждаются, — начал Светильников. — Думаю, что такой вопрос ставить на обсуждение правления — это значит подвергать сомнению решения вышестоящих органов. Это не в вашей компетенции, товарищ председатель!
— Все? — Павел поднял голову. Бровь врезалась в бровь. Светильников не успокоился:
— Нет! Не все! Я считаю ненормальной такую постановку вопроса именно вами, товарищ Крутояров. Поверьте мне. Вы еще, как председатель, молоды. Опрометчивы. И можете запросто погореть. Вот сейчас все.
— Кто еще?
Поднялся Егор Кудинов:
— Удивляюсь выступлению товарища Светильникова. И вот почему: если бездумно ликвидировать пары, через год-два все земли сорняками загадим. А потом как? Директивами будем питаться?
Кудинов посмотрел на Крутоярова и вытер губы большим клетчатым платком.
— Продолжайте.
— А что тут еще продолжать? У меня все.
Бригадиры и Федор Левчук поддержали Егора: пары чохом в один год ликвидировать может человек, который завтра не собирается жить и хлеб выращивать.
Кораблев не выступал. Воздержался. Павел хмурился:
— Вы, Кораблев, что же мнение свое прячете?
— Нет, почему же?
— В таком случае, прошу.
— Видите ли, товарищи члены правления, пары — это все-таки восемнадцать процентов пустующей площади, то есть бесполезно пропадающий хлеб. Если их засеять, значит, мы на восемнадцать процентов получим больше хлеба. Но есть и другая сторона: ликвидация парового клина приведет к засорению земель… Однако выпускаются уже химические средства борьбы с вредными растениями… Значит, я за гербициды, за изумительные чудодейственные порошки и жидкости. Я за новое, товарищи, прогрессивное.
— Надо оставлять пары, или вы их предлагаете засеять?
— Ну как вам сказать, если будут гербициды, то да… Если… в общем, решение высших органов — закон для низших. Так ведь?
— Ясно. — Павел сунул запотевший кулак в карман и встал. — Я тут примерно считал, как пойдет дело после ликвидации паров. Получается так: в первые два года валовой сбор будет выше, во вторые — равный прежнему, а потом — все идет на убыль. Площадь под посевами увеличится, работы с землей прибавится, а зерна не будет. Как тут быть? Вот как: без паров жить нашему хозяйству пока что рановато, следует всеми силами сохранять пары. Всеми силами. Это и будет нашим выводом. Райком партии просил нас иметь по данному вопросу четкое мнение. Оно есть. Его следует отстаивать. И второе. Давайте начнем вот с чего: поручим, ну хотя бы товарищу Левчуку, подготовить вопрос об ответственности каждого за свой участок работы. Будем говорить не вообще, а на конкретных примерах.
Павел вперил взгляд в Кораблева и непонятно чему улыбнулся. Кораблев тоже улыбнулся, но потом лицо его стало покрываться брусничными горошинами.
— Вы что имеете в виду? Вы что весь коллектив разбодать хотите?
— Успокойтесь, Вячеслав Капитонович, коллектив после этого крепче будет. И давайте, товарищи, возьмем за правило говорить друг другу правду. Не взирая на чины и ранги. Я думаю, что главное в нашей сегодняшней жизни как раз и есть это. Надо научиться самим и научить других говорить правду. Иначе двигаться вперед никак нельзя.
— Разрешите мне парочку слов сказать, — попросил Светильников. — Вот вы речь держите об ответственности каждого, о совести, а сами вы себя на эту пробу проверяли?
— Да. Проверял.
— И что же ваша проверка показала, а? — Светильников волновался. — Вы еще комсомольским секретарем были, так партизанством занимались, товарищ Крутояров. Тогда вам прощали, но вы, видимо, это прощение не так поняли и занимаетесь, оказывается, демагогией. Мне известно еще и то, что во время войны вы не раз подводили своих товарищей… Девушку бросили в бою, а ведь она…
— Замолчите! — Павел шагнул к Светильникову. — Святой. Никакую девушку в бою я никогда не бросал. Вы не лгите. Морду, правда, бил вашему зятю. И не раскаиваюсь.
В кабинете повисла мертвая тишина.
Крутояров вернулся к столу, сказал:
— На сегодня, наверное, хватит, товарищи.
Мизинец на правой руке его бился о настольное стекло.
Жизнь — и смех, и слезы. Двигались, нервничали, перемещались люди. Во время празднования Нового года только одно событие растревожило Рябиновку. Недалеко от села, в степи, ночью подняли труп замерзшего Увара Васильевича Крутоярова. Лошадь, запряженная в легонькую кошевку, стояла около старика, на ней он и был доставлен в Рябиновскую больницу и заперт до вскрытия в холодной комнате. Однако утром «погибшего» в больнице не оказалось. На препарационном столе лежала пустая чекушка «Московской» и недоеденное яичко.