Глава 1
Март всегда казался Молли странным временем. Слишком холодный, слишком тесный, слишком неприкаянный. Скованный, по-зимнему темный, сдержанный и бесцветный, но, в отличие от предшествующих января и февраля, - на взгляд Молли, неоправданно, - жизнерадостный. Впрочем, определения можно подбирать бесконечно; на данный момент в ее сознании лидировало одно, и оно могло бы выразиться в одном-единственном слове: скучный. Думая об этом, Молли грустно улыбалась. Если бы ее спросили - ну, так, давайте представим, что кому-то было бы интересно, и этот кто-то усадил бы ее перед толпой... ладно, перед комиссией, состоящей из умных специалистов по неизвестно чему, и предложил бы честно ответить на вопрос о том, что с ней не в порядке, - она бы сказала примерно следующее: - Ваш вопрос не имеет смысла, господа. Потому что со мной не в порядке практически все. Нет резона перечислять - придется шаг за шагом пересказывать всю мою предыдущую жизнь, а это вам наверняка не понравится, потому что займет слишком много времени и, в особенности, ваших бесценных сил, а у каждого из вас, я знаю, есть тысяча причин поскорее закончить со мной. С недавних пор Молли все чаще казалось, что окружающим хотелось поскорее закончить с ней. Не то чтобы это желание сильно ее задевало или ей важно было быть в центре всеобщего внимания, но все равно это было обидно. Впрочем, и вполовину не так обидно, как осознание того, что в свои двадцать семь она, кажется, окончательно перестала видеть в своем существовании хоть какой-то смысл. Кажется, считать жизнь осмысленной - это обязательно, не так ли? В этом месте Молли переставала улыбаться, зябко обхватывала себя за плечи и устало опускала глаза. Поздними зимними вечерами, когда до весны еще оставалось довольно много времени, и гнусавый шепот лондонского марта лишь брезжил где-то далеко, не достигая стен ее одинокого жилища, в котором редко бывали гости, а еще реже - хорошее настроение, Молли периодически представляла себе невидимый совет, расположившийся перед ней на уютных бархатных сиденьях, словно в кинотеатре, и терпеливо выслушивающий ее очередной монолог. «... Взгляните вокруг. Все люди о чем-то переживают. Все чем-то заняты. Работают, играют, учатся, борются, сражаются, выигрывают, ошибаются, плачут, смеются, занимаются любовью. Приезжают в Лондон, бегут в пригороды от несчастной любви, пьют чай, играют в крикет, совершают преступления. Попадаются иногда. И только я, как разрядившаяся батарейка, лежу, никому не нужная, в пыльном ящике стола. Впрочем, даже у разрядившейся батарейки есть преимущество передо мной: в отличие от вашей покорной слуги, она когда-то приносила пользу». В этом месте ее глаза обычно делались влажными, но не настолько, чтобы заплакать, - так, лишь осторожно намекнуть на слезы, тихо, в духе побочной линии в музыкальной теме. «Любой человек, куда ни глянь, чем-то озабочен, даже нищий на площади, - продолжала она, - любому есть к чему стремиться и есть что оплакивать. Им есть куда двигаться и есть откуда идти. Лишь я не вижу во всем этом никакого толку». В этот момент, по замыслу Молли, в группе слушающих должен был пробежать встревоженный гул, который продолжался бы несколько минут, пока кто-нибудь (предварительно посовещавшись с соседями и значительно кивнув головой), не решился бы задать вопрос: - Но чего же вы хотите, Молли? Не может быть, чтобы вам ничего было не нужно. Или вы боитесь неудачи? Здесь ей следовало понимающе усмехнуться и, как следует взвесив предложенный аргумент, выложить свою лучшую карту на стол. У Молли не было сомнений, что именно с этого момента и ни секундой раньше она позволила бы себе по-настоящему разойтись. «Неудачи? Ах, неудачи?! Вы считаете, это правильное слово для того, чтобы описать то, что со мной происходит или происходило всегда, сколько я себя помню? (Выпрямленная спина, высокомерный взгляд). Хорошая попытка, спасибо. Но я полагаю, что «неудача» - это все-таки слишком слабо сказано». Добравшись до этой части своей пламенной речи, Молли буквально видела, как жестко и уверенно припечатывает интервьюеров своими звонкими и справедливыми словами. «Я, как липкая бумага для мух, притягиваю неприятности, - преисполнившись вдохновения, вела она дальше. - Всю мою жизнь было именно так. Не помню ни одного случая, когда бы мне повезло. Когда бы я знала, что я нужна кому-то. Впрочем, возможно, я просто неправильно понимаю ситуацию: возможно, в этом и состоит мое предназначение - будто пылесос, всасывать проблемы, чтобы другим было легче дышать». На финальной фразе запал заканчивался, на Молли наваливалась тоска, и она начинала плакать. Прорыдав оставшуюся часть вечера и окончательно убедившись в собственной никчемности, она засыпала глубоким спокойным сном. Поутру Молли обнаруживала себя усталой, несчастной и потерянной, от мудрого консилиума в голове оставался единственный мерзкий голос, который шипел что-то про вред безделья и кризис среднего возраста, и все грозило повториться снова. Исключение составляли дни, когда в Лондоне объявлялась ее лучшая подруга Элла, с которой они познакомились во время учебы в университете. У Эллы был непробиваемый характер и специфическое чувство юмора, - может быть, поэтому она была единственной, кому удавалось ненадолго вывести Молли из состояния привычного уныния и, по ее собственным словам, «как следует прочистить от мусора твой пылесборник, раз уж ты у нас такой пылесос». Процесс очищения проходил в долгих прогулках по лондонским набережным, паркам и мостам, иногда спонтанно начинался в театрах и скверах, но чаще всего активизировался в маленьких ночных барах, где они порой просиживали до утра. В один из вечеров, когда они сидели за столиком в полупустом кафе, медленно потягивая безалкогольные коктейли и лениво рассматривая немногочисленных посетителей, как и они, очевидно, выбравших это место не столько за его привлекательность, сколько за м-м-м... концептуальность и отдаленность от центра города, с его блеском, сувенирной радостью и суетой, Молли, вяло вращая соломинкой в стакане, как раз собралась попросить счет и предложить отправляться по домам, когда Элла, покопавшись в сумочке и убедившись, что в очередной раз не может отыскать ключи от квартиры, раздраженно сказала: - Слушай, Молли, я знаю, ты устала, тебе одиноко и все такое, но, в конце концов, это не повод раскисать. - Она снова порылась в сумке и извлекла на свет божий мобильный телефон, на экране которого тут же высветилось: «Джордж - 5 пропущенных вызовов». Элла закатила глаза. - Наоборот, ты даже можешь извлечь из этого пользу, - она сделала пару глотков из своего стакана и, поморщившись от терпкого вкуса, выжидательно посмотрела на подругу. - Пользу? И какую же? - Молли даже не подумала отвлечься от своего захватывающего занятия. - Да какую хочешь. - Элла явно не собиралась сдаваться. Молли вспомнила, что несколько лет назад, по окончании университета, она пошла на какие-то курсы по психологии, после чего в ее лексиконе появились слова «психическая устойчивость», «личностная целостность» и другие наукообразные термины, которые, впрочем, ею никогда не использовались в их совместных вылазках. За что Молли, надо сказать, была Элле искренне благодарна. Тот факт, что в этот вечер за их столиком впервые запахло жареным, говорил о том, что ситуация действительно критическая. Молли оторвала взгляд от стакана. Элла сидела, откинувшись на спинку стула, и задумчиво вертела в руках мобильный телефон. Молли вздохнула и постаралась придать своему лицу заинтересованное выражение. - Попробуй... не знаю, писать о своих чувствах. - Элла взглянула на экран телефона, на котором снова высветилось: «Джордж», и, не дожидаясь, пока зазвучит рингтон, сбросила звонок. - Начни дневник, разговаривай сама с собой, заведи блог. - Чем мне поможет гребаный блог в Интернете? - подперев щеку рукой, Молли снова опустила взгляд в стакан и принялась выводить соломинкой причудливые узоры на поверхности напитка. - Откуда я знаю? Будешь писать обо всем, что с тобой происходит. Говорят, это помогает справиться с чувствами, - с едва скрываемым раздражением сказала подруга. Следующая фраза возникла сама собой и выглядела так, словно Молли всегда носила ее внутри и лишь сейчас - под действием чужого вопроса и собственной усталости - выпустила на свободу. Молли медленно подняла глаза и посмотрела на Эллу. - Со мной ничего не происходит. *** - Мне кажется, вы собираетесь сделать глупость. Молли, стоявшая на краю моста Сомерсет с обратной стороны перил, крепко взявшись обеими руками за поручни и глядя на черную воду далеко внизу, вздрогнула и подняла голову. Мягкий бархатный баритон, произнесший эти слова, звучал негромко, но эта видимая (слышимая?) деликатность сполна компенсировалась уверенностью, с которой они были сказаны. Молли оторвала одну руку от парапета, запахивая воротник пальто, и медленно обернулась на звук. Хозяин голоса стоял менее, чем в метре справа от нее, легко опираясь одной рукой о перила моста, другую держа в кармане. В свете ночных фонарей, бьющем ему в спину, незнакомца трудно было разглядеть: Молли удалось различить лишь некоторые детали - черный длинный плащ, встрепанные волнистые волосы, поднятый воротник. Несколько секунд Молли внимательно рассматривала его, ожидая, что он скажет что-нибудь еще, но незнакомец м