Резко встаёт, выходит из дома… Садится в джип, уезжает. Гордая женщина, сильная, незаурядная — этого не отнять. Уважаю таких.
Конверт я открыл через час. Почему-то думал — в нём будут деньги. А там — всего одна фотография. Девочка-девушка… удивительной красоты. В прозрачном, словно хрустальном, саркофаге. Белоснежка, спящая красавица. Сам толком не понял, зачем позвонил Анне и сказал: «Попробую».
Пока ехал в поезде, прошерстил весь Интернет. Оказывается, Анна Смоль — из первой сотни Форбс. Угольно-металлургическая империя, штаб-квартира в Киеве. Ни хреновая барышня, нечего сказать. Не замужем, и, вероятно, не была. Оля — единственная дочь. Так что, как вариант, непорочное зачатие тоже со счетов сбрасывать нельзя. Характер, похоже, сильно нордический, если вместо Анна Смоль её часто называют — Мисс Сталь. Хотя мне — что стальная, что твердосплавная, что алмазная… окончательные решения всегда принимаю только сам. Иначе и быть не может.
На вокзале встретила сама, чуть позади — два дуболома-охранника. Сей жест оценил, такую мелкую сошку обычно встречают шофёры, а не миллиардеры. Гостиничный номер люкс, хотя это явно лишнее: чем проще обстановка, тем мне привычней и комфортней.
Клиника — за городом, явно для очень богатеньких буратиночек. Охрана — как на АЭС, не соврать. Но оно и к лучшему. Все эксперименты с погружениями в чужое сознание — запрещены международной конвенцией. И правильно. Любой «ныряльщик», рано или поздно, не «всплывает» — теряет свою аутентичность, становясь предельно урезанной копией того, в чей мир погрузился.
— Понимаете, ныряльщик — это не совсем обычный человек. Сильная личность, плохо поддающаяся постороннему влиянию. Ну а Сергей — вообще особый случай, можно сказать — уникум, можно сказать — выродок. На него даже психотропные средства не действуют, настолько мозг сопротивляется любой попытке воздействия… — Подхожу к неплотно закрытой двери в кабинет в тот момент, когда Петропалыч объясняет Анне мою специфику. Ладно, «выродка» при случае тебе тоже припомню, приплюсую к старым долгам. Подслушивать — нехорошо, но и меня за глаза обсуждать — тоже не очень красиво.
— …проходил подготовку в составе небольшой группы для работы в зоне действия психотронного оружия. Туда отбирали лучших, но с ним никто и рядом не стоял. Именно поэтому и был из этой группы отчислен.
— Почему? — Анна спрашивает вроде с интересом, но такое ощущение, что ответ ей заранее известен.
— Он полностью неуправляем. Для него приказ, отданный хоть верховным главнокомандующим, не более чем повод задуматься и принять то решение, которое он сам сочтёт правильным. А при его морально-этических принципах…
Ладно, хватит меня тут по винтикам разбирать. Стучу в дверь, вхожу…
Сидим в кабинете втроём, обсуждаем технические детали. Мы с Петропалычем обсуждаем, Анна слушает.
— Для первого погружения какое наложение биополей даём? — спрашивает Петропалыч.
— Думаю, мне — пятьдесят процентов Олиных, ей — пять процентов моих, — отвечаю ему.
— Лезешь на рожон?! Начинать с пятидесяти процентов только совсем безбашенный авантюрист может, — Петропалыч даже голос повышает. На лице Анны — вопрос. Петропалыч пускается в объяснения:
— Ну, мы будем в Олины мысли подмешивать небольшую долю образов из головы Сергея. И наоборот, только ему — с приличным коэффициентом наложения.
— А это не опасно? — озабоченно спрашивает Анна.
— Для Оли совершенно безопасно при таком наложении. А вот для Сергея… ну, он и глубже погружался в чужой мир.
— Ладно, хватит время терять, — ставлю точку в беседе. — Давайте, я уж делом сейчас займусь.
У городских ворот меня не ждут. Две высокие зубчатые башни то выныривают из бледно-розовой мглы, то вновь стыдливо прячутся за мутную ширму тумана. Массивные ворота на замке, но маленькую калитку сбоку запереть забыли. Вхожу внутрь, и тотчас меня с головой накрывает облако. Тучка такая, как представляют дети, — густая, мягкая, пушистая. Сладкая на вкус. Облако сахарной ваты, не иначе. Оно обволакивает меня, источая едва уловимый аромат… Жасмин? Пион? Ночная фиалка?
— Наложение: пятьдесят пять, — даю команду дежурному оператору.
Сахарное облако начинает медленно расползаться в разные стороны, повиснув грязно-розовыми клочьями на ветках деревьев и крышах домов. Будто нарисованный шпионской ручкой с невидимыми чернилами, город проступает из тумана, когда выходит робкое солнце. Зыбкие улицы с неясными силуэтами домов; размытые контуры бульваров; кажется, деревья; кажется, фонари…