Кроме того, по какой-то загадочной причине ему было тягостно оставаться дома.
– Зачем ты явился, если тебе плохо?
– Я в полном порядке.
– Перестань слишком переживать из-за этой истории.
Можно подумать, у нас это первое дело, когда расследование зашло в тупик. И к тому же не последнее, причем тебе это известно не хуже меня. От этого мы не станем ни лучше, ни хуже. Просто твой жизненный идеал – быть первоклассным полицейским.
– Я вовсе не переживаю.
– Не думай над этим столько, потому что можешь создать угрозу своим моральным устоям.
– Как это?
– Точно… дай только человеку время, так он способен додуматься до такого, что просто страх берет. Задумчивость – мать безысходности, – пояснил Колльберг и ушел.
Это был безрадостный и пустой день, полный чихания, сморкания и будничной работы. Дважды Бек звонил в
Муталу, главным образом, чтобы подбодрить Ольберга, который при дневном свете сообразил, что его открытие не будет ничего стоить, если не удастся каким-то образом связать его с трупом у шлюзовой камеры.
– Человек склонен несколько переоценивать события, когда надирается, как свинья, а потом оказывается, что все это ни к чему. – Ольберг говорил это всхлипывая, кающимся тоном. Он был готов заплакать.
Исчезнувшая девушка из Ренга до сих пор не нашлась.
Бека это не интересовало, потому что рост девушки составлял 155 см, у нее были крашеные волосы и прическа а ля Бриджит Бардо.
В пять часов он сел в такси и поехал домой, но вышел у станции метро и остаток пути прошел пешком, чтобы избежать изнуряющего разговора о деньгах, который, несомненно, ожидал бы его, если бы жена увидела, что он приехал домой на такси.
Есть он ничего не мог, но вылил в себя чашку отвара ромашки. Для того, чтобы ко всему прочему еще и желудок разболелся, подумал Мартин Бек. Он прилег и сразу уснул.
Утром ему было немного лучше, он со стоицизмом выпил чашку кипятка с медом и съел один сухарик. Спор о состоянии его здоровья и несоразмерных требованиях государственного аппарата к своим сотрудникам затянулся, и когда он наконец добрался до управления округа
Кристинеберг, было уже четверть одиннадцатого.
На его письменном столе лежала телеграмма.
Через минуту Мартин Бек впервые за восемь лет службы вошел в кабинет своего шефа без стука, несмотря на то, что над дверью горел красный свет.
Вездесущий Колльберг полусидел на краю стола и изучал план какой-то квартиры. Хаммар, как всегда, сидел в своем кресле, подперев подбородок рукой. Оба недовольно уставились на вошедшего.
– Я получил телеграмму от Кафки.
– Веселенькое начало трудового дня, – сказал Колльберг.
– Но у него такая фамилия. Это полицейский из Линкольна, города в Америке. Он опознал ту девушку из Муталы.
– Он что, сумел сообщить обо всем в телеграмме? –
спросил Хаммар.
– По-моему, да.
Он положил телеграмму на стол. Все трое прочли текст на английском языке:
СОВЕРШЕННО ТОЧНО. ЭТО НАША ДЕВУШКА.
РОЗАННА МАКГРОУ, 27. БИБЛИОТЕКАРЬ. ОБМЕН
ДАЛЬНЕЙШЕЙ ИНФОРМАЦИЕЙ НЕОБХОДИМ КАК
МОЖНО БЫСТРЕЕ.
КАФКА, ОТДЕЛ РАССЛЕДОВАНИЯ УБИЙСТВ
– Розанна Макгроу, – сказал Хаммар. – Библиотекарь.
Этого мы не ожидали.
– А у меня была версия, – сказал Колльберг, – что она из Мьёльбю. Кстати, где он находится, этот Линкольн?
– В Небраске, где-то в центральной части США, – ответил Мартин Бек. – Во всяком случае, мне так кажется.
Хаммар еще раз прочел телеграмму.
– Что ж, займемся этим делом снова. По крайней мере, уже что-то есть. Но как, черт возьми, она попала в Муталу?
Он вернул телеграмму Мартину Беку.
Дополнительная информация придет по почте, а эта мало о чем нам говорит.
– Она говорит нам об очень многом, – сказал Колльберг. – Мы ведь тоже кое на что способны.
– Да, – спокойно подтвердил Хаммар, – но нам с тобой вначале нужно закончить это дело.
Мартин Бек вернулся к себе в кабинет, сел за стол и начал растирать лоб кончиками пальцев. Чувство триумфа,
охватившее его, незаметно исчезло. Три месяца ему потребовалось для того, чтобы узнать то, что в девяноста девяти случаях из ста без всяких усилий становится известным с самого начала.
Посольство и начальство подождут. Он придвинул телефон и набрал номер в Мутале.