Фрэнсис А. Йейтс
Розенкрейцерское просвещение
Предисловие
Название этой книги может показаться читателю довольно странным. Прилагательное «розенкрейцерское» позволяет думать, что речь пойдет о каких-нибудь современных оккультных группах.
Наоборот, существительное «Просвещение» будто бы отсылает к другой, вполне определенной, исторической эпохе, именуемой у немцев Aufklärung, — ко времени, когда Вольтер, Дидро, а с ними и все общество XVIII века, осуществили прорыв «от мрака суеверий к свету разума». Сочетание слов, вынесенных в заглавие книги, кажется нелепым еще и потому, что они, согласно расхожему мнению, выражают прямо противоположные понятия: одно — склонность к диковинным суевериям, второе — критичное и рациональное непринятие таковых. Дело, однако, в том, что я употребляю термин «розенкрейцерский» в строго историческом, т. е. ограниченном определенными временными рамками, значении, а вот термин «Просвещение» у меня лишен общепринятой исторической привязки. Период, о котором говорится в книге, приходится на начало XVII столетия, хотя мне и не удалось обойтись без экскурсов в более ранние и более поздние времена. Задача исследования — рассмотрение ряда документов, напечатанных в Германии в начале XVII века и известных как «розенкрейцерские манифесты», в их историческом контексте. Более поздние во времени течения, тоже называвшие себя «розенкрейцерскими» (часть из них существует и поныне), остались за рамками работы. Интересующие же меня манифесты призывали к прогрессу человеческого знания — и потому название, которое я дала этой книге, представляется правильным в приложении к рассматриваемой в ней исторической ситуации. В начале XVII столетия действительно существовало движение, заслуживающее того, чтобы быть названным «Розенкрейцерское Просвещение», — ему и посвящена эта книга.
Итак, термин «розенкрейцерство» — в предложенном здесь узко-историческом понимании — обозначает определенную фазу в истории европейской культуры, пришедшуюся на промежуток времени между Ренессансом и так называемой «научной революцией» XVII века. Характеризуется эта фаза, прежде всего тем, что в возрожденческую традицию герметизма и каббалы влилась еще одна герметическая традиция — алхимическая. «Розенкрейцерские манифесты» как нельзя лучше выражают суть этого явления — соединив в себе «магию, каббалу и алхимию», они послужили импульсом и основой начавшегося в то время просветительского движения.
В своей книге «Джордано Бруно и герметическая традиция» (1964) я попыталась проследить развитие ренессансной герметической традиции — со времени ее зарождения в Италии, первых формулировок в трудах Марсилио Фичино и Пикоделла Мирандолы, и далее, до конца эпохи Ренессанса. Однако к началу XVII века эта традиция вовсе не утратила своего значения (как мне казалось, когда я работала над книгой) и не перестала влиять на все основные направления культурного развития. Наоборот, герметическая традиция, как я теперь понимаю, в начале XVII столетия переживала подлинный ренессанс, проявляя себя в обновленных, свежих, не известных прежде формах. Герметизм подвергся сильному влиянию со стороны алхимии, что было особенно важно, так как способствовало выработке нового, «математического» подхода к природе.
В ряду виднейших «розенкрейцеров» выделяется Джон Ди, который, как я писала в статье 1968 г., «с исторической точки зрения являет собой типичную фигуру ренессансного „мага“, но только более позднего, розенкрейцерского толка». В книге «Театр мира сего» (1969) я постаралась привлечь внимание коллег и читателей к тому факту, что Джон Ди оказал на Елизаветинский ренессанс весьма значительное воздействие; по-настоящему же заполнил этот большой пробел в наших представлениях о Ренессансе Питер Френч, всесторонне исследовав в своей блестящей монографии «Джон Ди» (1972) творчество Ди и его влияние на английскую культуру. Ди был продолжателем ренессансной герметической традиции, к тому времени вобравшей в себя последние достижения научной и религиозной мысли, и он обогатил ее еще больше, работая в новых и важных областях человеческого знания. Так, Ди по праву считается блистательным математиком, а свои исследования числа он соотносил с тремя мирами каббалистов. В «нижнем мире» — мире стихий, начал, или элементов, — «число», с точки зрения Ди, является основой технических и прикладных наук. Блестящий обзор таковых (и «математических искусств» вообще) содержится в его «Предисловии» к Евклиду. В «небесном мире» «число» связано с астрологией и алхимией — и Ди в «Иероглифической Монаде» утверждает, что ему удалось открыть формулу, сочетающую воедино каббалистическую, алхимическую и математическую премудрость и позволяющую ее обладателю свободно перемещаться по всей «шкале» бытия, из низших сфер в высшие и обратно. Что же до последней, «занебесной» сферы, то Ди будто бы нашел тайный способ заклятия ангелов — он заключается в особых операциях с числами, восходящих к каббалистической традиции. Приведенный выше краткий обзор воззрений Ди должен прояснить читателю, что я имела в виду, называя его типичным позднеренессансным «магом»: все подобные фигуры пытались объединить «магию, каббалу и алхимию» и обретали в итоге новое мировидение, представлявшее собой, на наш взгляд, причудливую смесь самой передовой для того времени науки и ангелологии. Ди пользовался поразительным влиянием в елизаветинской Англии — до 1583 г., когда он оставил родину и перебрался на континент. Там он также приобрел чрезвычайное влияние, став вдохновителем новых движений в Центральной Европе. Эта часть жизненного пути Джона Ди, второй, «континентальный», период его деятельности, до сих пор не подвергалась систематическому исследованию, и наши знания о ней основываются по большей части на сплетнях и слухах. Похоже, что в Богемии Ди не просто числился главой определенной алхимической школы, но возглавлял движение за религиозную реформу, природа которого нам пока не очень ясна. Наши знания о культурной среде, сложившейся вокруг императора Рудольфа II и во многом определившей позднее творчество Ди, все еще крайне скудны — остается лишь дожидаться завершения труда Роберта Эванса, обещающего стать серьезным исследованием рудольфианской культуры[1].
1
Книга вышла в 1980 г.: Evans R.G.W., Rudolf II. Ohnmaht und Einsamkeit, Graz etc. На русском языке см.: Л.И. Тананаева. Рудольфинцы: Пражский художественный центр на рубеже XVI–XVII веков. М., 1995 — Прим. ред.