— Все в Иерусалиме уверены, что живут на три ступени ближе к небесам, — заявил он как-то. — А это означает, что все вместе они создают тут собственный маленький ад.
— А мне показалось, что ваш обезоруженный город ведет на редкость мирный и набожный образ жизни.
— Только до тех пор, пока один верующий не наступит на набожную мозоль другого.
На вопросы о причине моего пребывания в здешних краях я отвечал, что являюсь торговым представителем Соединенных Штатов, которым и правда служил в Париже. Я говорил, что пока выжидаю тут время, собираясь потом заключить сделку с победителем. Мне хотелось дружить со всеми.
Переполняемый слухами о скором вторжении Наполеона город гудел как растревоженный улей, бурно споря по поводу того, какая сторона с большей вероятностью одержит победу. Четверть века люди терпели жестокое правление Джеззара. Бонапарта, однако, следовало остановить. Англичане контролировали морские подходы, а Палестина была всего лишь островком в обширных водах Османской империи. Мусульманские общины шиитов и суннитов пребывали в острейшей взаимной вражде, а менее многочисленные христиане и иудеи также с тревогой и недоверием поглядывали друг на друга, и в итоге оставалось совершенно неясным, кто может взяться за оружие и против кого его направить. Потенциальные религиозные диктаторы полудюжины разных вероисповеданий мечтали создать собственные пуританские утопии. Смит надеялся, что я привлеку рекрутов для британской стороны, но, в сущности, мне вовсе не хотелось помогать ему. Меня по-прежнему прельщали идеалы Французской республики и нравились люди, с которыми довелось поработать, заманчиво выглядели и мечты Наполеона о просвещении Ближнего Востока. Чего ради я должен встать на сторону высокомерных британцев, с отменной жестокостью пытавшихся подавить независимость моей родины? На самом деле мне хотелось лишь дождаться новостей о судьбе Астизы и выяснить, есть ли хоть какая-то вероятность того, что легендарная Книга Тота каким-то невероятным образом за три тысячи лет не рассыпалась в прах. А потом бежать без оглядки из этого восточного бедлама.
В общем, по возможности я знакомился с местной кальянной культурой. При скромных размерах города по нему неизбежно распространились слухи о подрабатывающем в кузнице Иерихона неверном, рядившемся в арабские одежды, но слишком много горожан с темным прошлым задерживались тут по самым разнообразным причинам. Я практически ничем не отличался от множества людей, живущих в ожидании, — а ожидание лучших времен как раз и составляет главную часть человеческой жизни.
ГЛАВА 5
На протяжении зимы я всячески старался привлечь внимание Мириам. Как-то раз я приобрел на базаре обработанный янтарь с застывшим внутри насекомым. Камень выдавали за гладкий и блестящий амулет, приносящий удачу, но я увидел в нем полезный для науки артефакт. Однажды я подкрался к девушке сзади, пока она ощипывала курицу, энергично потер янтарь о свой халат, а потом протянул руку над этими пушистыми перьями. Часть из них поднялась к моей ладони.
— Как вам это удалось? — в смятении спросила она.
— В Европе и Америке я овладел таинственными силами, — монотонно произнес я.
Она перекрестилась.
— Грешно заниматься магией в почтенном доме.
— Это не магия, а простой фокус с электрическими силами, о которых рассказал мне мой наставник Франклин. — Перевернув ладонь, я показал ей камень. — Даже древние греки знали о силе его притяжения. Если потереть янтарь, он обретает свойство притягивать вещи. Мы называем такую магию электрическим притяжением. Я изучил некоторые свойства электрических зарядов.
— Какая дурацкая затея, — неуверенно сказала она.
— Вот, попробуй сама.
Не обращая внимания на настороженность, я взял ее руку и вложил в нее янтарь, радуясь предлогу минутной близости с девушкой. Ее сильные пальцы покраснели от работы. Потом я потер янтарем по ее рукаву и поднес камень к перьям. Естественно, несколько перышек поднялось и прилипло к его поверхности.
— Теперь ты тоже узнала кое-что об электричестве.
Она пренебрежительно хмыкнула и отдала камень обратно мне.
— Как вы находите время для бесполезных игр? — спросила она.
— Но что, если они вовсе не бессмысленны?
— Если вы такой ловкий, то пусть ваш янтарь поможет вам ощипать следующую курицу!
Я рассмеялся и провел янтарем вдоль ее щеки, подняв им прядь ее роскошных волос.
— Вероятно, его можно использовать как гребешок, — заметил я, когда опустившиеся волосы рассыпались белокурой вуалью, из-под которой за мной подозрительно следили глаза Мириам.
— А вы, вероятно, наглец.
— Скорее мне присуща дерзость любознательного человека.
— И на что же распространяется ваша любознательность? — Задавая вопрос, она покраснела.
— Ага. Вот вы уже и начинаете понимать меня, — подмигнув, сказал я.
Но на этом она предпочла закончить наше общение. В свободное время я пытался подыскать компаньонов для карточных игр, но вряд ли на земле найдется еще один город, где люди настолько не расположены к каким-либо интересным вариантам проведения досуга. Развлечений в Иерусалиме оказалось меньше, чем на аскетичном пикнике квакеров. Не нашлось там и особых сексуальных искушений, ведь местные жительницы ходили запеленатые в плотный одежный кокон, точно младенцы в завьюженном северном Мэне, поэтому мне поневоле пришлось продолжить начавшееся в Яффе воздержание от любовных утех. Правда, поначалу женщины то и дело одаривали меня соблазнительными взглядами, но я пережил сокрушительный удар — их очарование мне отравили зловещие болтуны кофеен, красочно описывающие увечья, наносимые разъяренными отцами или братьями гениталиям совратителя. Мое богатое воображение невольно охлаждало вожделение и наводило на благочестивые мысли.
Со временем скука и разочарование так утомили меня, что и решил развлечься, вспомнив электрические опыты Франклина и даже воодушевившись игрой с янтарем. Ведь парижские салоны очаровал остроумный трюк с наэлектризованным поцелуем — легко добиться искры, проскочившей между губами целующихся, если зарядить женщину от моего устройства, — но после пребывания в Египте я стал относиться к таким опытам более серьезно. Возможно ли, что в древности людям удалось превратить эти таинственные силы в могущественную магию? Не в этом ли заключался секрет взлета их цивилизации? За время этой досадной зимней задержки в Иерусалиме мне захотелось хотя бы завоевать некое уважение с помощью науки. Электричество было здесь в новинку.
С неохотного дозволения Иерихона я соорудил в качестве генератора заряда фрикционное ручное устройство со стеклянным диском. Когда я крутил его ручку, то между прокладками, имевшими проволочный вывод, накапливался статический заряд, передаваемый в стеклянные сосуды со свинцовыми сердечниками: мой кустарный вариант лейденской банки. Для соединения этих искрообразующих батарей я использовал полоски меди, а накопленное в них электричество заставляло вздрагивать коснувшихся их клиентов, причем онемение пальцев долго не проходило. Психологов, изучающих человеческую природу, не удивило бы то, что многие люди захотели испытать таинственную силу и затем трясли в благоговейном страхе онемевшими конечностями. Я даже завоевал репутацию мага, когда, наэлектризовав собственные руки, притянул к пальцам медную стружку. В общем, видимо, я уподобился графу Силано, став фокусником. Люди начали шептаться о моих способностях, и, признаюсь, меня порадовала такая дурная слава. На Рождество я откачал воздух из стеклянной сферы, раскрутил ее с помощью моего устройства и приложил к ней ладонь. Возникшее фиолетовое сияние осветило сарай, приведя в восторг соседских ребятишек (правда, две старушки хлопнулись в обморок, раввин выскочил во двор, а католический священник угрожающе направил в мою сторону крест).
— Это всего лишь салонный фокус, — заверил я их. — Во Франции мы постоянно устраивали такие зрелища.