— Хорошо, — мягко сказала Элли. «Вперед. Я буду следить за твоими картами.
— И за моими, пожалуйста, — сказала Сунита, соскальзывая со своего места. — Я иду с ней.
— О боже, — сказал Тедди с некоторым раздражением, когда две девочки взбежали по изогнутой лестнице, предположительно, чтобы воспользоваться одной из ванных комнат наверху. «Почему девочки всегда ходят в туалет вместе?»
— Может быть, им обоим нужно, — мягко предположила Элли.
— Возможно, — согласился он, а затем смиренно вздохнул и отложил свои карты. — Потому что теперь мне тоже нужно.
Элли усмехнулась, наблюдая, как он торопливо уходит из-за стола, а затем отложила свои карты и откинулась на спинку стула, снова скользнув глазами по часам. Было немного после полудня. Магнуса не было уже несколько часов.
«Он в порядке.»
Элли вздрогнула от этих слов и обнаружила, что смотрит на молодую блондинку, с которой еще не встречалась. Всем бессмертным, которых она встречала до сих пор, на вид было около двадцати пяти или тридцати, но эта женщина выглядела немного моложе. Она сказала бы, что где-то между восемнадцатью и двадцатью одним. Леонора рассказала ей обо всех в доме, когда в последний раз измеряла температуру и давление. Она предположила, что это помогло скоротать время. Но теперь она посмотрела на блондинку, пробежалась по именам и обстоятельствам, которые ей дала Леонора, и догадалась: «Стефани?»
Кивнув, блондинка обошла стойку на кухню и открыла дверцу холодильника, чтобы заглянуть внутрь. «Магнус в порядке. Ему нужно было кое-что, и ему нужно было время подумать. Он вернется.
— О, — пробормотала Элли. Она не удосужилась спросить, откуда девочка узнала, о чем она беспокоится. Здесь все могли читать ее мысли. Кроме детей, конечно.
«Пока.»
«Что?» — неуверенно спросила Элли.
— Я сказала, пока. Пока дети не умеют тебя читать и контролировать, — объяснила она, доставая из холодильника сок и наливая себе стакан. «Это изменится через год или около того».
— Я понимаю, — несчастно сказала Элли, ее мысли обратились к этому беспокойству. Она многое скрывала от Лиама. Она не хотела, чтобы он жил в страхе, поэтому держала их проблемы при себе. Он понятия не имел, почему им приходилось так часто переезжать. Но она не сможет скрыть это от него, как только он сможет читать ее мысли.
Стефани фыркнула, снова привлекая внимание Элли к молодой женщине, которая отставила сок в сторону и взяла стакан. — Это наименьшая из твоих забот.
«Это?» — осторожно спросила Элли.
Стефани кивнула и торжественно сказала: «Тебе следует больше беспокоиться о том, когда он начнет контролировать тебя».
— Лиам? — спросила Элли, ее глаза расширились, а затем она покачала головой. — Он бы не…
— Он ребенок, — сказала Стефани, пожав плечами. «Они все время делают неверный выбор. Вот почему им нужны родители».
— И у него есть. Я, — твердо сказала Элли. «Я научу его, что неправильно контролировать людей и читать их мысли».
— Ты не сможешь научить его, что читать мысли неправильно, — твердо сказала Стефани. «Нано не просто так дали нам этот навык. Выживание. Ему нужно знать, представляют ли люди, с которыми он сталкивается, угрозу».
«Но я не угроза. Я его мать. Он не должен читать меня».
— Но он будет, — уверенно сказала она. — И он также будет контролировать тебя. Он не сможет противостоять этому».
Элли глубоко вздохнула и покачала головой. Он не стал бы. Он любит ее.
— Конечно, он любит тебя, — весело сказала Стефани. — Но это не остановит его. ". Она поколебалась мгновение, а затем сказала: «Подумай о том, когда ты были ребенком. Твоя мать каждое воскресенье пекла вишневый пирог.
Элли удивленно моргнула при этих словах. Леонора упомянула, что у Стефани был «дар». Там, где другие могли читать только то, о чем вы думали, Стефани, казалось, могла читать все в голове человека. Все они были для нее открытыми книгами, и это казалось Элли доказательством. Она не думала об этом — на самом деле, она не думала об этом много лет, — но ее мать каждое воскресенье пекла вишневый пирог. Чтобы угодить отцу. Он любил вишневый пирог.
— И тебе он тоже нравился, — сказала Стефани так, будто говорила вслух. — Но тебе никогда не разрешалось съесть больше одного куска. Даже на следующий день, если пирог оставался, потому что он принадлежал твоему отцу. Ты и твоя сестра получали по одному очень маленькому ломтику в воскресенье, но ваш отец съедал все в течение следующих нескольких дней при вас, и вам двоим больше не разрешалось есть».