— Нет, я не знаю, — выковыривая пальцем зернышко из зубов, промычал мальчик.
— А какой сейчас год?
Энеас, особо не задумываясь, ответил:
— Не очень урожайный. Вот в прошлом году был хороший урожай олив, даже цены упали на два обола за медимн. А сейчас засуха, дождей давно нет.
— Хм… Как у вас отличают один год от другого?
— А зачем их отличать? Они же одинаковые!
Алексей удивленно поднял брови и поскреб затылок. В памяти вертелся рассказ учительницы о том, что время в древней Греции считали по Олимпийским играм. Он даже помнил некоторые заученные в далеком детстве исторические даты. К Элладе относились целых три: первые Олимпийские игры — 776 г. до н. э., Марафонская битва — 490 г. до н. э. и Фермопилы — 480 г. до н. э. И Леша очень надеялся, что этого хватит, чтобы достаточно точно определиться, в какой год он угодил.
— Когда же были последние Олимпийские игры?
— Почти три года назад.
— А сколько раз они уже проводились?
Энеас изумленно посмотрел на него:
— А разве они были не всегда?
— Но проводились же они когда-то впервые? — с сомнением спросил Леша.
Энеас глубоко задумался. С минуту он сидел, глядя в небо и шевеля губами.
— Клянусь богами, ты задаешь очень странные вопросы, Алексиус! Возможно, они когда-то и проводились впервые, но это было в стародавние времена. Может, жрецы в Дельфах знают ответ, а мне он не известен. Да и не все ли равно? Пока Гелиос пересекает в своей колеснице небесную твердь, а Гея рождает благодатную ниву, были и будут Олимпийские игры в Элладе!
«Приехали…» — Леша тихонько ругнулся и попытался зайти с другого конца.
— А когда была Марафонская битва? — с надеждой спросил он.
Энеас его не понял. Алексей давно убедился, что русские названия эллинских городов, рек, морей, предметов и даже имена звучат совсем иначе, чем на древнегреческом. Так что он не очень удивился и уже без особой надежды попытался пересказать историю о зарождении марафонского бега. К его изумлению, Энеас закивал и сказал, что это событие произошло до его рождения, точнее определиться по времени он не смог.
Алексей понял, что его знаний греческого еще совершенно не достаточно, и решил отложить расспросы. Однако Никомед был вовсе не готов отложить свои. Чем дальше Леша продвигался в изучении аттического диалекта, тем больше Никомед старался выпытать у него, откуда он взялся с такими странными вещами на берегу всеми богами забытой реки. Алексей долго не мог решить, что же рассказать изнывающему от любопытства эллину. Наконец он решил, что не стоит откладывать свой рассказ, потому что Никомед может разочароваться в его глупости и отобрать учителя.
Целый день Леша тихонько сидел на палубе, придумывая правдоподобную легенду, и не обращал внимания на вертевшегося возле него Энеаса. Наконец, сказка для любопытствующих была готова. Чем проще — тем лучше, Алексей исходил из этого принципа и тем же вечером поведал Никомеду о своих злоключениях. Его греческий был еще весьма далек от совершенства, поэтому он был краток, но выразителен.
Свою поучительную историю Леша закончил примерно так:
— … И боги прокляли мой великий народ, ниспослав ужасную кару. Небо извергало пламя, земля разверзлась под ногами, смерть была всюду. Могучий вихрь подхватил меня и забросил в то место, где вы встретили меня. Еще в детстве жрец подарил мне могущественный талисман, который и спас меня от смерти. Так что, боюсь, я единственный из моего народа, кто избежал гибели.
Никомед долго молчал, глядя на танцующие языки костра.
Видимо, Лешин рассказ произвел на него впечатление, неожиданно он встрепенулся:
— Где же этот талисман? Я хочу взглянуть на него.
— Он исчез, — тихо ответил Алексей. — Теперь я беззащитен…
Они еще немного помолчали. Лицо молодого эллина приняло озабоченное выражение.
— Ты проклят богами… — полувопросительно, полуутвердительно проговорил он. — Жаль, я хотел оставить тебя.
Изобразив огорчение, Леша опустил голову.
— Тебе не стоит рассказывать другим эту историю. Надеюсь, твое проклятие не коснется нас, — с плохо скрываемым беспокойством добавил Никомед, потом быстро поднялся и отошел от Алексея.
— Надеюсь, — тихо прошептал Леша, глядя ему вслед.
Чужой мир. Это невозможно постичь, можно только почувствовать. На первый взгляд, все то же самое: прохладный ветерок треплет давно нечёсаные волосы; плеск волн, искрящихся в лучах заката; пронзительный крик чаек… Но невозможно передать эту непостижимую пустоту, тяжело сжимающую сердце. Уже почти нет боли, почти нет тоски, и даже улыбка матери почти стерлась из памяти, погребена под навалившимися событиями. И не известно, где ты, когда ты и куда ты. Невыразимо страшно и одиноко.