В конце концов соглашение состоялось, и пять патентов были положены на хранение. Под номером три значился патент на конструкцию урановой бомбы, остальные относились к пропорциям между ураном и замедлителем, помещавшимися в реактор, и к гомогенному или гетерогенному распределению. В качестве замедлителей упоминались вода, тяжелая вода, бериллий и графит. Описывались методы стабилизации реактора для предотвращения взрыва, способы извлечения тепла и т. д. Эти патенты, относящиеся к использованию ядерной энергии как в промышленности, так и в качестве оружия, позднее как добровольный дар сделались полной собственностью французской нации.
После регистрации патентов работы продолжались, но теперь они были обеспечены сырьем. В это время члены французского коллектива встретили Сеньера, находившегося под большим впечатлением от недавней беседы с Тизардом. «Я встретился с выдающимися французами, людьми науки, предложившими мне произвести в Сахаре деление урановой бомбы,— рассказывает Сеньер.— В принципе я принял это предложение и согласился взять на себя снабжение сырьем и частично финансирование. Но в сентябре 1939 г. начало войны сорвало реализацию проекта».
Конечно, обсуждался не только вопрос о бомбе. Халбан припоминает, что разговор главным образом шел о реакторах для производства промышленной энергии. Какое бы значение ни придавалось каждому из этих двух применений процесса ядерного деления, сегодня ясно, что Франция была значительно впереди других стран не только в осуществлении самоподдерживающейся реакции — она была также первой в планировании ядерного оружия. Правда, эти планы, не очень конкретные, строились на принципах, отличных от тех, на которых бомбу в конце концов изготовили. Быстрота, с которой Франция вступила в ядерную гонку, объяснялась не только личным авторитетом Фредерика Жолио-Кюри и должной оценкой ядерных возможностей Франции в результате работ Беккереля, а затем супругов Кюри. Она объяснялась также и тем, что процесс деления был открыт в конце 1938 г. в Германии, т. е. в лагере традиционного врага Франции, выжидающего за Рейном возможности реванша. Тем летом в «Натурвиссеншафтен» была опубликована статья Флюгге, одного из ассистентов Гана в Институте кайзера Вильгельма. В ней высказывалось предположение, что открытие Гана можно использовать для получения взрывчатого вещества огромной мощности. Но хотя на такое высказывание во многих лабораториях и обратили внимание, в самой Германии к нему отнеслись прохладно. Все же вскоре там были организованы два научно-исследовательских коллектива, перед которыми поставили задачу — проверить, можно ли и как эксплуатировать ядерную энергию.
Причины такого вялого вступления Германии в ядерную гонку дискутируются до сих пор, в том числе очень активно и среди самих немцев. Каковы бы ни были истинные причины— недостаток оборудования или неумение предвидеть,— они вряд ли могли быть сброшены со счетов любым государством, стоявшим перед растущей угрозой со стороны держав оси. Боязнь, что Германия может оказаться первой в изготовлении ядерного оружия, постоянно подстегивала исследования на всех ранних стадиях, когда бомба была еще отдаленной перспективой. Этот же страх вызвал к жизни решающие события в Британии, сделавшие бомбу возможной. Он был главным фактором, оправдывавшим чудовищные расходы Америки, которая в середине войны вооружилась британским опытом, говорившим о том, что производство оружия практически осуществимо.
Мысль о том, что Германия усиленно работает над ядерным делением, действовала не только на Жолио-Кюри и его коллектив, но и на ученых в Соединенных Штатах и Британии, хотя и по-разному.
В Соединенных Штатах инициатива исходила от Ферми и Сцилларда. Немедленно же после сенсационного заявления Бора на конференции Американского физического общества Ферми убедил руководство Колумбийского университета в необходимости повторить эксперименты, проведенные Ганом в Берлине. Это было уже успехом. Ядро атома урана расщепили на две части, так же как и в Институте кайзера Вильгельма. После этого в прессе появилось сообщение о «величайшем превращении массы в энергию, полученном земными методами»,— сообщение, звучавшее довольно-таки претенциозно, если вспомнить, что Ган и Штрассман осуществили это годом раньше.