Друид ответил на кивок (я это заметила, хоть и запрещено мотать головой по сторонам), поправил свои белоснежные одежды и раскрыл огромный фолиант. Люди засуетились, полезли в карманы и достали из маленьких чехольчиков тонкие деревянные палочки. Установив их между зажатыми ладонями, прихожане молитвенно опустили головы. Раздался зычный голос Аксельрода, читающий нараспев какие-то непонятные слова, лишь совсем издалека напоминавшие метарикон. Через какое-то время мне жутко захотелось почесать нос, поправить волосы, зевнуть, станцевать вальс, покататься на слоне или просто сбежать отсюда как можно дальше. Слушать завывания было невыносимо, и даже произнесенное заклинание плохо спасало. Что там говорил Аксельрод про «несколько часов» Молитвы? Ох, если я этого не выдержу, он меня уничтожит! Подавляя все более частые зевки, я начала считать количество трещин в полу.
Затем пошел дождь, и я узнала, что владельцам Храма, кем бы они ни были, пора поменять крышу, ведь даже находясь под куполом, я вымокла до нитки. Однако дождь меня взбодрил. Теперь уже искренне хотелось помолиться, чтобы не возникла простуда от такого освежения.
Прихожане молились. Кто-то рьяно, опустив голову, повторяя каждое слово Друида. Кто-то более сдержанно, закрыв глаза, тихо нашептывая святые формулы. Многие не знали слов молитв, но умудрялись кивать в такт песнопениям. Были и те, кто вяло смотрел по сторонам, раздавал шлепки недостаточно почтительным детям, болтал в полголоса, мало обращая внимания на службу. Конечно, они не являлись большинством, но все равно, сильно раздражали окружающих. На них безрезультатно шикали и просили заткнуться — ну, прямо как в театре!
Я бесцеремонно разглядывала пришедших. В первом ряду, рядом с огненной женщиной пустовало три места, будто специально отведенных для «особых персон». Сама же Огонек, не глядя по сторонам, безостановочно молилась. Заправленные за уши рыжие пряди падали девушке на лицо, делая его более красивым и даже невинным. Кем же она была? Ответ пришел сразу — Воплощающая. Воплощающая Огонь, вот она, сидит в первом ряду и молится. Молодая Друидка Акша́р Галате́я. Все, как и говорил Аксельрод. Так странно — на моих глазах в плоть и кровь облекались сухие строки пыльных фолиантов. С этой девушкой я бы познакомилась поближе, представься такая возможность, она кажется довольно интересной особой. Если не обращать внимания на пропитавшую весь облик заносчивость.
Окрыленная своим открытием, я попыталась угадать, кем же были остальные посетители Храма. Вот там, на четвертом ряду, сидел лиджев Сарботти, его синий гильдейский кафтан отовсюду притягивал взгляд. А рядом с ним, может статься, расположилась его семья — аккуратная симпатичная жена и двое совершенно непохожих друг на друга непоседливых сына. Чуть ближе к алтарю располагался мужчина, с которым на входе здоровался Аксельрод, лиджев Максвелл — тихий, грустный и слегка седоватый. Жены с ним не оказалось, может, действительно хворала. Рядом с Максвеллом восседали пожилые лиджев и лиджи — пепельноволосые, угрюмые и отталкивающие. Рассматривать их внимательнее не хотелось. Зато привлекала внимание большая семья, расположившаяся неподалеку от Сарботти, насчитывавшая человек шесть или даже больше. Одна из них — роскошная блондинка, наплевавшая на мессу, толкала локотком в бок соседа и, складывая губки бантиком, посылала ему воздушные поцелуи. Молодой человек не мог устоять перед таким напором и отвечал нежными взглядами. Оба несколько раз чуть не уронили на пол свои молельные палочки…
«Кенда́ловые палочки», те самые, что держали меж ладоней прихожане, горели ровным синим огнем по всей длине. Им нипочем был дождь, они не обжигали и казались нездешними, будто умелой заговоренной рукой вытащенными из другого измерения. И ни одна не похожа на другую. Крученые ивовые, узловатые дубовые, прямые как стержень кедровые, легкие еловые, они источали тонкие древесные ароматы, подогреваемые пламенем, и притягивали, притягивали внимание! Непременно хотелось завести себе такую же. А потом встать на колени среди паствы и соединиться с ними в горячей молитве. Попытаться за словами Воплощающего услышать голос самой богини, вздохнуть ее грудью, разлепить благодарные уста, взглянуть на мир по-новому — ее глазами. Очнуться, очнуться от долгого морока, будто воскреснуть. И вновь мечтать о том, чтобы никогда не знать больше тяжести сна без сновидений, подобного смерти, подобного забвению, подобного вечным мукам! Это случится, это будет, будет… Я жива, я живу, я могу дышать…
— Саквента́ри [4: «Саквента́ри!» — божественное воззвание, сходное с «Аллилуйя!» (мет.)]! Богиня воскресла!
Я будто упала на землю и пребольно стукнулась. Резко тряхнула головой. Раз. Второй. Минати, приходи в себя! Ног я больше не чувствовала. Рук, сведенных в молитвенном жесте, кажется, тоже. Три часа мучений! Но что это было в конце? Будто коллективный гипноз… Будто сознание вместило в себя сотни других личностей. И само стало лишь крупицей чужого сознания. Я в себе, и я вне себя… Странное ощущение…
— Минати, тебе придется еще постоять, пока не разойдется большая часть прихожан и гостей, — было вполголоса произнесено мне сверху. Пришлось повиноваться.
Прошло полчаса. Чуть ли не весь город хотел перекинуться парочкой слов с лиджи Друидом — поздравить с праздником, похвалить богослужение, поинтересоваться здоровьем богини. А я мечтала о коврике… Таком, на который можно встать перед молитвой, чтобы не отморозить или не убить долгим стоянием колени. И почему я раньше не задумалась об этом?
Когда все закончилось, а люди почти разошлись, Аксельрод подошел ко мне и холодно кинул:
— Пройдемся?
Я, уперевшись руками в пол, со стонами безрезультатно попыталась подняться, но ноги не слушали. На мой беспомощный взгляд, Друид вздохнул и протянул мне ладонь. А поставив вертикально, прошептал заклинание, после которого стало значительно легче и даже захотелось жить. Теперь я вполне могла предпринять небольшую прогулку.
Медленно вышагивая по колоннаде, Аксельрод рассказывал мне, что во время богослужения я делала неправильно. А неправильно было почти все. Я неправильно сидела, неправильно держала шею, отвратительно вздрагивала от дождя и вообще ужасно искоса разглядывала молящихся. Так нельзя, это неприемлемо, некультурно и плохо! Кто меня, такую деревенщину, вообще учил манерам⁈ Слава недремлющей Митаре, что большая часть прихожан молилась, но ведь нашлись и те, кто вместо того, чтобы славословить богиню, откровенно пялился на меня!
Я не знала, что ответить и тщательно отводила глаза, чтобы не встретиться взглядом с недовольным Аксельродом. А тот все ворчал и ворчал. Чтобы хоть как-то отвлечь Друида, я ткнула пальцем куда-то в толпу на нижней площадке Храма у фонтана и громко спросила:
— А кто это?
Аксельрод резко остановился и посмотрел в сторону, куда я указывала. Перенесение внимания сработало, ура! Сперва Друид чуть прищурился, потом широко и, внезапно, искренне улыбнулся.