Начинается служба. Я уже не стесняюсь, смотрю вперед, замечаю, как люди начинают оборачиваться и шептаться. Кто-то ерзает, даже хочет подняться и отойти подальше, чтобы не соприкасаться со мной. Но какое мне дело до их тревог? Я вслушиваюсь в каждое слово, произнесенное устами Друида, стоящего позади алтаря. Он говорит о вере, о любви Богини к своим чадам, о трепете первых брачных уз. Медленный снег падает на головы присутствующим, они мерзнут, ежатся, жмутся поближе друг к другу. Головная боль нарастает, становится едва терпимой, голоса все что-то бормочут и никак не хотят вести себя тише. Стон. Ближайшие соседи оборачиваются — лишь глубже закутываюсь в протертый плащ, натягивая на глаза капюшон, и продолжаю впитывать священные слова. Они пахнут свежестью, мятой и горящими светлячками.
— Что он здесь делает?
— Разве его приглашали?
— Почему никто не вышвырнет его отсюда?
— Дурной знак. Ему нельзя тут быть.
— Поговаривают, что лиджи Авия Силента предлагала ему подлечиться в «Приюте», но он отказался!
— Ах, глупец! И теперь этот мерзавец пришел мешать чужому счастью⁈
«Они не хотят тебя тут видеть. Боятся. Презирают. Ты не такой, как они и они это чувствуют. Тебе не место среди них. Ты закончишь портрет, ты вознесешься и будешь вечно счастлив!»
Как она красива… За спиной несущего службу Друида стоит каменное изваяние Митары. Она прикрывает наготу лишь длинными волосами и легкой накидкой. На ее лице застыла улыбка мягкая, почти материнская, полная доброты и заботы. По бокам ее младшие сестры — сложили молитвенно руки, смотрят на старшую и благодарны ей за все. Она воплощает в себе то, чего мне не доставало в жизни. Она — гармония, она — сострадание, она — творчество. Она так далека… Но я закончу ее портрет и это будет самое потаенное, самое дорогое, самое…
— Принесите свою клятву, невеста, лиджи Оливия-Сантима Гиланджи.
— Я… — она немного запнулась, и я обратил внимание на замерзшую девушку в белоснежном платье, стоящую у Лика Митары. Вздохнула. В толпе зашептались. — Я — Оливия-Сантима Гиланджи, в замужестве — Оливия-Сантима Гиланджи-Максвелл клянусь и повторяю…
«Знаешь, о чем она думает? Знаешь, что она говорит сейчас, в этот момент, обращаясь к Богине? Ну так послушай же!»
Послушать ее мысли…
' — Митара… Я никогда не молилась тебе и никогда не буду впредь… Но в это мгновение, когда ты ближе всего ко мне и к этой земле…'
— Повторяю, что буду тебе, Пьетер Максвелл, верной женой и супругой…
' — Я молю тебя о снисхождении к любимому, к тому, кто единственный навсегда в моем сердце. Я молю о защите и заступничестве! Не брось его, не позволь ему перейти грань, уйти в мир призрачных грез и фантазий!..'
— Я никогда не предам тебя, наших брачных уз и брачной клятвы…
' — Я молю тебя не причинять ему боли! Я клянусь своими страстями и муками, что никогда больше не коснусь того, что люблю. Ты победила, забирай, только перестань его мучать!..'
— Я буду оберегать наш дом, как болотная волчица, воспитывать наших детей в заботе и любви, и молиться Превеликой Богине Митаре о процветании.
«Ты слышал, чему она поклялась⁈»
— И клятва моя нерушима. Саквентари.
«Пойдем со мной…»
' — Саквентари…'
Голоса, голоса, голоса! Они повсюду, они раздирали голову, они не давали вдохнуть полной грудью, они давили, выпытывали, залезали в самое сокровенное и там ковырялись грязными пальцами, кровавыми червями, пушистыми острыми колючками. Они нашептывали, напевали, обещали, угрожали, и среди всех них большую силу имели два — зовущий и молящий. И чем беспомощнее звучал молящий, тем сильнее креп зовущий.
«Пойдем со мной…»
Ты сводишь меня с ума…
«Пойдем со мной…»
Куда ты зовешь…
«Пойдем со мной…Ты знаешь… Ты и так все знаешь…»
Я хочу остаться… Она так прекрасна… Она богиня. Она Муза. Она здесь.
«Я — Она! И больше тебе никто не нужен! Пойдем!»
«Идем!»
«Идем!»
«Идем!»
Наперебой она завывали и зазывали. Головная боль начала отступать. Я чувствовал лишь сильнейшую усталость. Клонило в сон. Большие белые сугробы — они такие мягкие, зовут на покой, зовут отдохнуть, они тоже зовут. Я сделал несколько шагов вперед. Высокий мужчина снял с лица молящей девушки вуаль, коснулся легким движением бархатной щеки. Улыбнулся, едва сдерживая рвущееся из груди сердце, переполненное счастьем. Ее сердце разорвалось теперь на две кровавых половинки. Он коснулся губами ее чуть приоткрытых коралловых губ. Вдохнул аромат лавандового масла… И поддался эмоциям, схватил ее, стиснул, сжал в объятиях. Что-то хрустнуло? Сердце разбилось?
«Пойдем со мной…»
Иду…
«Ты мой!»
«Ты наш! Ты закончишь портрет Богини, и она вознаградит тебя!»
— Я люблю тебя, Оливия-Сантима Гиланджи-Максвелл. И перед Ликом Превеликой Богини Митары и собравшихся здесь свидетелей, клянусь сделать тебя самой счастливой женщиной на всем белом свете! — торжественно произнес счастливый до умопомрачения Пьетер Максвелл. Толпа возликовала. Вверх полетели перчатки, шапки, муфты, посеребренные снегом букеты. Оливия украдкой утерла непрошенную слезу, соскочившую с длинных ресниц. Пьетер мягко, заботливо сжал ее ладошку.
Я медленно покидал Храм, никем незамеченный. Я уходил, чувствуя чужие смятение и страх. Напускное. Лишнее.
— Я люблю тебя, Митара… Всем сердцем… Я докажу это…
«Ты мой. Идем со мной!»
— Саквентари…
* * *
3357 год Друидского календаря. Асмариан. Весна
Дни теперь становились теплее и длиннее. Друиды связывали это с тем, что Праздник Ночи успешно миновал и вскоре ожидается новое Возрождение Богини. И все ждали этого с нетерпением. Ждал и я. Прихватив с собой потертый грязно-зеленый плащ, я каждый вечер направлялся в Храм и после длительной молитвы устраивался спать на узких каменных скамьях, чтобы с первыми лучами рассвета вновь иметь возможность преклонить голову перед Богиней. Каждый мой день был насыщен тремя вещами — написанием портрета, славословием и голосами. Теперь они не замолкали ни на мгновение, наперебой рассказывая о любви Богини к тем, кто любит Ее всем сердцем и трудится во славу Ее. И я трудился. Забыв себя, я не выпускал из рук кисти, и это было правильно.
И однажды случилось чудо! Я все также спал ночью в Храме и видел один и тот же сон. Но на сей раз в нем произошли существенные изменения. Солнце, заливавшее ярким светом поляну, начало клониться к горизонту, и недостижимая фигура теперь купалась в нежных красках заката. И Она не была недвижимой прекрасной статуей, о нет! Она слегка повернула голову, к обнаженному плечу, будто играя, но, желая наградить меня за бесконечную любовь и послушание. Мне даже показалось, что я смог различить зеленый блеск Ее очей!.. Как вдруг все искривилось и смазалось, свет потух, и со всех сторон полились птичьи трели и шелест листвы. Я тщетно пытался удержать ускользающее видение, но оно отдалялось, уходило, таяло. Тяжело открывались усталые сонные глаза, перед собой я различил…
Красивую статную женщину. Она легонько трясла меня за плечо и что-то приговаривала. Ее длинные темные волосы заплетены в косу с яркой красной лентой. Она подмигивает и что-то призывно шепчет, ее томные зеленые глаза искрятся весельем.
— Митара?..
— Хочешь, я буду для тебя Митарой? — женщина чуть прикусила нижнюю губу. — Для тебя, красавчик, кем угодно.
— О, возлюбленная Митара, ты снизошла ко мне…
— Да, сладкий, я — то, что тебе сейчас нужно.
Я сел. Голова сразу закружилась. Протер грязными кулаками глаза, чтобы лучше разглядеть саму Богиню — воплотившуюся из сна наяву, чувствуя трепет и благоговение, и ужаснулся. Передо мной покачивалась подобвислая женская грудь, а ее владелица, томно вздыхая, просила:
— Это то, чего ты хотел! Давай, коснись! Потрогай!
Приглядевшись получше, я весь похолодел, осознавая глубину своей ошибки. Стоявшая напротив шатровая девка не имела ничего близкого с Богиней, с Митарой, чей портрет я сейчас заканчивал, которую я любил всем сердцем, беззаветно. Темные волосы грязными клочками обрамляли веснушчатое побитое лицо. У нее не хватало пары передних зубов, а изо рта воняло чем-то кислым. Дряблое тело прикрывала лишь цветастая застиранная юбка со множеством оборок и заплат, и задранная кверху посеревшая рубаха. И только в глазах бушевал первобытный яростный огонь.