Трехэтажная каменная громада Дома Круга встретила степенным молчанием и покоем. Капитан стражи разводил первый ночной караул — они бросили на меня быстрые взгляды и вернулись к своим обычным занятиям. Я завела уставшую Салму в конюшню и расседлала ее. Тут же, протирая глаза, подошел заспанный немолодой конюший. Мужчине было неловко, и он принялся извиняться перед досточтимой лиджи, которой пришлось своими нежными руками заниматься подобным холопским делом. Я улыбнулась и пожелала самостоятельно причесать гриву лошади. На том и порешили.
— Лиджи у нас нравится? — поинтересовался конюх, протирая лошадиный круп. — Надолго к нам?
— Вам посчастливилось жить в чудесном, красивом городе, — с выученной доброжелательностью отвечала я. — И для меня честь — остаться здесь настолько долго, насколько позволит богиня.
— Богиня милостива! — широко заулыбался мужчина. — Она всегда прислушивается к нашим мыслям и желаниям.
Вот только бедный Ариэн на этой почве дошел до сумасшествия…
— Это счастье и великая честь — работать на наших мудрецов и управителей, — продолжил он. — Мой отец и дед служили хозяевам Дома Круга. Теперь мой черед. Когда настанет время, то меня заменит мой сын. Друды общаются с богиней напрямую им некогда заниматься мирскими делами. Своим трудом мы облегчаем их служение.
— Ваш труд необходим городу также, как и служение Друидов.
— Все мы служим преблагой богине, — и конюший воздел очи горе. — Кто как способен. А некоторые забываются, — вздохнул он и серьезно глянул на меня. — Тогда получаются либо скорбные разумом, как наш Безумец, либо еретики. Как те, что живут в крысиных норах Бедняцкого района. Но преблагая богиня Митара очистит город от скверны, жаждущей выбраться из канализации города, помяните мое слово!
Я потупилась, в неприятный холодок завернулось сердце. Быстро попрощавшись и оставив Салму на поруки конюху, я вошла в Дом Круга. В большом холле у входа дежурили два стражника, едва тлели огарки свечей и все, казалось, погрузилось в тишину и отдых. Но ко мне, возбужденной и взбудораженной, сон не шел. Идти наверх и ворочаться в кровати не хотелось. Нужно подумать. Там, где никого нет. И ноги понесли меня по темному коридору в сторону мастерской. Туда, где все началось.
И, как назло, вдруг распахнулась дверь, ведущая в маленькую библиотеку, и в коридор уверенной пружинящей походкой вошел Аксельрод. Я даже чуть сбавила шаг. Что он вообще делает здесь в такое время⁈ Разворачиваться и идти обратно было уже поздно, поэтому я продолжила свой путь. А он шел мне навстречу и что-то насвистывал. Я остановилась, почтительно склонив голову. Воплощающий Воздух и мой тайный начальник ухмыльнулся, подходя ближе. Взгляд его был слегка уставшим и одновременно смешливым:
— Как твои дела? — чуть вздернув нос, без тени издевки, поинтересовался самый продуктивный агент и разведчик Империи.
— Все в порядке, лиджев…
— Ночные прогулки, Минати? Не боишься, что тебя неправильно поймут? У Эписьена Паскальде тут везде глаза и уши. И не только у него…
— Отправиться на вечернюю молитву в Храм — не преступление, — быстро нашлась я. И ведь даже почти не соврала.
— Похвально, ты меня удивила, — он сложил руки на груди, взгляд стал цепким и твердым. — Когда ты закончишь свою работу над статуей? Время на исходе.
— Немедленно, лиджев, можете мне поверить. Я как раз направлялась в мастерскую.
Теперь он глянул на меня заинтересованно, приподняв одну бровь. А я старалась не растерять самообладания, не выдать своего разворошенного состояния и не ляпнуть лишнего. Даже у стен есть уши. Уж мне ли этого не знать.
— Я желаю тебе успехов, Минати… Не подведи… Нас, — многозначительно сделав ударение на последнее слово Аксельрод двинулся дальше по коридору. Фух, теперь можно выдохнуть. Или нет? Он мне угрожал?
Почти все свечи в мастерской догорели, робкий лунный свет проникал сквозь неплотно занавешенные окна. Комната, погруженная в темноту, выглядела иначе, чем днем — таинственной и нереальной. Я поднялась на постамент, легким движением руки установила на причитающееся место ровный ледяной куб. Прикоснулась, ощущая холодную гладь. Блики огоньков танцевали на его поверхности, являя миру кривое зеркало. В это зеркало я видела себя и свою жизнь. Этим же искривленным зеркалом стала жизнь Ариэна.
Я не могла называть его Безумцем. В моем сердце поселились жалость и сострадание к талантливому художнику, который возжелал невозможного и не смог заглянуть за грань. Перейти ее. Бездна оказалась сильнее и затянула его. Он сказал, что сгорел. Он сказал, что в его снах, где раньше была Она, теперь лишь тьма и пустота. Разве это правильно? Разве это честно? Справедливо? Вот так обходиться с поверившим, с полюбившим, с положившим свою жизнь на алтарь. Жизнь — это ведь не игрушка. Нельзя ее выкинуть просто так, когда надоест. За любовь надо платить любовью. За службу надо платить справедливостью. За веру надо платить оправданием доверия. Или не принимать их совсем.
Если боги существуют и Митара реальна — как она могла такое допустить? Как благая и милостивая богиня может одновременно быть так жестока? А ее подданные, исповедующие нетерпимость! Этот конюх — он ведь только что читал мне проповедь против «еретиков». С какой брезгливостью говорил о них Аксельрод. Как они зовут свою богиню? Милостивая и карающая, прекрасная и жестокая, щедрая и справедливая? За что покарали Ариэна? За что собираются обрушиться на своих же сограждан?..
А за что в Империи угнетают магов?
А за что в Империи недолюбливают эльфов?
А за что тебя отправили на Болота без должной подготовки?
Нет, я не слушаю, нет…
Нет…
Это несправедливо…
Если бы я была богиней, я бы так не поступала.
Если бы я была богиней, я выслушала бы всех и каждого, я воздавала бы по заслугам, а не по своим прихотям.
Если бы я была богиней, я не заставляла бы людей лгать и скрываться, идти против своей природы и губить жизни.
Глупая девочка с наивными мечтами…
Дай мне маяк. Укажи мне путь. Мне страшно… Зачем я здесь? Они молчат и лишь тихо душат в объятиях. А из-за углов разливаются тьма и яд.
Дай мне свет. Освети мне дорогу. Помоги встать. Мне страшно… Здесь, на гиблых болотах в плену чужих планов, как марионетка, как кукла, вынуждена подчиняться, делать глупости, метаться и все время бояться. Я не хочу бояться.
Вспомни…
Я не хочу помнить… Я хочу забыть… Я не как они. Я плохая. Я — гной.
Поверь, почувствуй, загляни в себя… Отбрось шелуху, страх и копоть. Наносное, чужое, что насильно в тебя вдалбливали. Что ты видишь? Какой ты себя видишь? Ты сильная и смелая, ты борец, ты бегун на длинных дистанциях. Перестань бояться себя и своих сил. Раскройся и поверь.
Я боюсь. Я не хочу чувствовать. Не хочу помнить. Не хочу смотреть. Я открою глаза, а вокруг лишь серый искрящий страх и гулкая ненависть. Неприятие. Если я забуду, то и они не увидят. И не будут меня бояться. И я не буду бояться.
Страх держит тебя. Отпусти. Он чужой. Не дай себя одурачить. Не попадись в их сети. У них — только страх.
Ты справишься. Ты готова.
Я почувствовала, как ладонь крепко прилипла к ледяному кубу. Через руку по всему телу вдруг побежали маленькие колючие заряды. Страшно. Я должна. Бьет крупной дрожью. Все естество устремилось навстречу ледяной мгле. Каждая капля крови в венах остановилась, застыла и потребовала покинуть тело, ринуться к творящейся за закрытыми глазами магии. Выворачивает жилы и связки. Стон. По щеке покатилась холодная соленая слеза. Сейчас застынет, не выдержав окутывающего мороза. Больно. Сердце вырывается вперед, к магическим завихрениям. Оно живет своей жизнью. Оно жаждет встречи. Она была предназначена, уготована и теперь свершится. Наконец. Как долго пришлось ему ждать! Вторая слезинка. Жду, сцепив до скрежета зубы. Терплю пересборку организма на мельчайших, неведомых ранее уровнях. Донастройку. Губы дрожат. Дыхание мелкое, рваное. Остановилось. Тьму перед глазами прорывают миллионы ярких золотых нитей. Прошибает дрожью. Стон. Я не отпущу. Я не сдамся. Это мое. Мне надо. Я вижу.