Ванчик орудовал топором рьяно, размашисто, весело, и трудно было сразу определить, от чего одежда па нём мокрая — от дождя или от пота. Слава рубил резкими, короткими, математически точными ударами. Виталий тюкал неторопливо и вяло. Ефрем Иванович подошёл к нему, молча забрал топор, также молча отстранил коллектора — и лесной великан вздрогнул под могучими ударами. Вот он качнулся, затрещал, помедлил немного, словно прощаясь с братьями, и, ломая свои и чужие ветви, тяжко рухнул на землю. Рядом уже падал второй…
Снова ползли, продираясь вперёд.
— От люблю, когда дождь! — пытался сострить Слава, отжимая воду из рукавов куртки.
— Да уж, есть что любить! — мрачно отозвался Трубкин.
— А что! — влез в разговор Ванчик. — Хоть мокро, зато мрази поменьше. Красота! — Мразью они именовали комаров, мошкару и патов — всех, кто не давал им житья.
— Сразу видно: разбираются люди, в лесной жизни, — не то одобрительно, не то с издёвкой откликнулся Овечкин. Эта неопределенная ироническая интонация всегда звучала в репликах профессора, особенно, если был он в добром настроении.
Суров снисходительно молчал: что ж, пусть поболтают, человек существо слабое, ему без разговоров никак нельзя.
Через четыре часа были преодолены первые три километра.
Ваня-большой — высокий жилистый человек, чёрный, лобастый, с крупным ртом — объявил:
— Устал мой человек, запарился, — И, загремев капотом, полез в мотор. — Водицы бы человеку испить.
Овечкин развернул карту.
— Тут, в полкилометра, ручей. — Он махнул в сторону круто сползающего вниз склона.
— Пётр Николаевич, я сбегаю? — И глаза, и веснушки на лице Ванчика сияли так откровенно, что было ясно: с той же готовностью он побежит и не за полкилометра, а за все пять.
Профессор хмуро покосился на Виталия и пожал плечами, словно хотел сказать: «Дело твоё. Как хочешь».
Ванчик схватил два ведра, но уже на ходу второе у него отобрал Слава, и, скользя по склону, слёту обнимая стволы деревьев, они устремились вниз.
Иван-большой возился с мотором своего «человека». Остальные забрались в кузов покурить. Молчали. Сопя непрочищенной трубкой, профессор мыкал какой-то несложный мотив. Неожиданно он сказал:
— Что, господин хороший, не любишь за водой-то под горку ходить? — И, как бы читая мысленное возражение Виталия, пробурчал: — Мы, брат, в своё время бегали. Так же бегали. Н-да-с.
И снова сердито засопел.
Принесённая вода оказалась чудесной. Её с удовольствием пили не только Ванин «человек», но и люди. Виталий тоже пил.
Дождь почти перестал. Над головой, чуть не задевая верхушки сосен, торопливо бежали посветлевшие рваные облака. Впереди было редколесье, но предстоял тяжёлый подъём.
Надрывно и нудно ревел мотор. Метр за метром. Иногда — рывок: сзади сразу десятки метров. Хорошо, что у ГАЗ-63 обе оси ведущие.
— Не лезь по гребню, — сказал Овечкин шоферу. — Давай по склону.
Ваня-большой взял правее. Тут-то чуть и не полетел вверх тормашками отряд профессора Овечкина.
Машина вдруг поползла вниз. Накренившись, она боком скользила к обрывистому обнажению гранита. Шофёр резко дал задний ход. Безрезультатно! Лишь летели из-под колёс тяжелые клочья мокрого мха.
Суров бросается назад. Через минуту, с разбухшей от напряжения шеей, он тащит толстое полусгнившее бревно.
— Мох! — гаркнул Овечкин. — Отдирать из-под машины мох!
Он подскочил к Сурову, и вдвоём они вставили бревно как подпорку между судорожно бьющейся машиной и ближним деревом. Дерево было чахлое, оно гнулось.
Ванчик и Слава распластались у передних колёс и срывали мох с гранитной плиты, что лежала под грузовиком. Видно, дождевой воды было так много, что она подмочила даже ризоиды-волосинки, которыми мох цепляется к камню. Моховой покров превратился в непрочно держащуюся на ослизлой поверхности массу. Колёса буксовали.
Виталий вытащил из кузова лопату и принялся соскребать мох перед задними колёсами. Быстрее было бы руками, но он боялся: машина рванется — раздавит.
Бревно-подпорка угрожающе затрещало.
Овечкин подлетел к Виталию и, вырвав, отшвырнул лопату.
— Руками! — заорал он, и сам, кинувшись на землю, начал отдирать и отбрасывать мох.
Подпорка с треском рухнула.
Но почти в тот же момент машина подалась назад. Медленно-медленно, с натугой, быстрее… пошла!..
Когда от этого места отъехали с километр, Овечкин спросил у Виталия:
— Лопату захватил?
Виталий растерянно посмотрел на товарищей: