– Ну нафиг такой геморрой, – веско возразила я.
И, черт возьми, ещё не представляла, насколько тогда оказалась права…
Иная боль не проходит никогда. Всё, что мы можем – попытаться привыкнуть к ней. Попытаться…
Ночь была долгой и спокойной.
Незаметно сожрав весь запас конфеток, я уснула как раз под саундтрек, с которого начиналась ещё одна серия уже фиг знает какого по счёту сезона уже фиг знает какого по счёту сериала. Просто вырубилась, как сломанный компьютер, однако на душе было наконец-то более-менее спокойно, пусть и ненадолго.
Провалившись в мягкую гостеприимную пустоту, я очнулась лишь когда уже светало. Хотела было повернуться на другой бок, но неожиданно наткнулась на препятствие в виде скрюченной, сопящей мне под ухо Вики. Видимо, она уснула так же незаметно для себя, как и я, ибо ноутбук всё ещё продолжал мотать серии (что меня, если честно, приводило в ужас: после многих лет пользования модемом с дурацкой опцией, мгновенно проглатывающей деньги, привыкать к нормальному безлимитному интернету не так-то просто).
Поставив выключенный ноут на прикроватную тумбочку, окинула быстрым сонным взглядом подругу. Она спала полусидя, балансируя где-то на краю кровати (да, мне места мало и во сне я дерусь), при этом одной рукой мёртвой хваткой вцепилась в меня, как в последнюю соломинку. Устав, я обычно дико раздражаюсь по любому поводу, мешающему мне спокойно отдохнуть, но в горле вдруг застрял противный царапающий ком, а тело застыло без намёка на движение, словно под действием мышечного релаксанта.
Просто вдруг не к месту вспомнилось, как Лика, моя младшая сестра, прибегала ко мне поздно ночью, с головой закутанная в одеялко, и испуганным голоском твердила, что в её шкафу живёт монстр, и только я смогу её защитить. Мне, сонной и противной, не слишком-то хотелось делиться с кем-то своей односпальной нагретой кроваткой, но в итоге я так или иначе сдавалась. Прижимая к себе это мелкое безобразие, я чувствовала себя курочкой-наседкой, высиживающей одно-единственное драгоценное яйцо. И всё же засыпать, уткнувшись носом в белокурую головку, пахнущую ванильным детским шампунем, и чувствуя, как меня обнимают, словно большого плюшевого мишку, маленькие ручки сестры, всегда было в радость, как бы я не ворчала.
Мама с папой развелись, когда мне было девять, а Анжелике – всего два с половиной года. Нас, конечно, оставили с мамой, но она с тех пор стала просто фанатичным трудоголиком, а у папы была другая семья. В общем-то они, конечно, оба старались по возможности уделять нам время, но всё равно оставалось чувство собственной ненужности, и я старалась сделать всё, что в моих силах, чтобы у Лики этого чувства никогда не возникало.
Я любила её больше всех на свете. Больше, чем маму и папу, больше, чем кого-либо и когда-либо. Вряд ли это можно описать словами. Я тоже стала фанатиком, чей мир, чья жизнь и мечты практически полностью сосредоточены на одном человеке. В этом было счастье – пусть и не такое, какое могло бы быть, если бы родители любили нас чуточку больше, но всё же.
Поэтому от меня не осталось совершенно ничего, когда мне, оторвав от уроков, сообщили, что мою третьеклассницу-сестрёнку неподалёку от школы сбила машина. Насмерть.
От меня не осталось ничего. Это как бомба, мгновенно разрывающая на атомы, только при этом принося немыслимую, невыносимую боль. Я ненавидела всё и всех: мир, в котором такое возможно, проклятую мразь, которая убила мою сестру и смылась, как ни в чём не бывало, Бога, которому наплевать, но больше всего – себя. Потому что не уберегла.
Три чёртовых года – как три месяца. Того ублюдка всё же нашли, но это не принесло ожидаемого облегчения и смиренности со случившимся. Я больше не знаю, зачем живу. Смысла не нахожу ни в ком и ни в чём, и каждый день – худший, потому что бессмысленный и прожитый зря. Поначалу даже жалела, что не отношусь к тем людям, которые считают, что самоубийство – это спасение.
Если и есть Ад, то мой нашёл меня сам.
Слёзы всё-таки потекли сквозь полуприкрытые, отяжелевшие со сна веки. Я знаю, что это никогда не пройдёт, не оставит, не забудется. Может, разве что притупится со временем… когда-нибудь. Мне больно – значит, я хотя бы ещё жива, хотя всё чаще кажется, что это самообман. Просто смехотворная попытка убедить себя в том, что всё ещё может быть так хорошо, как раньше.