Аналогичную ситуацию выявляет Берве и в Спарте, где, в особенности в деятельности царя Клеомена и регента Павсания, проступает все та же неукротимая воля к власти сильной аристократической личности (в Спарте, впрочем, указывает Берве, этот круг аристократических суперменов ограничивался представителями царских родов, которые в общине «равных» одни сохраняли особые привилегии и возможности материального и политического плана). Следствием, однако, и здесь тоже был конфликт гражданского общества с аристократической сверхличностью. В Спарте он даже проходил в более отчетливых и жестких формах, поскольку жестче был здесь контроль общины, резче разрыв традиционных уз честолюбивой личностью и, естественно, суровее общественная кара, постигавшая каждого, кто нарушал закон полиса.
Завершается работа Берве ярким (автор — прекрасный стилист) резюме, где подчеркивается как характерная черта, присущая аристократическим личностям княжеского типа, крайняя степень индивидуализма, в особенности же отсутствие у них обязывающего государственного сознания. Вырвавшись из связей древнего аристократического мира, но и не вросши еще в связи мира нового, полисного, они не желали признавать для себя никакого другого закона, кроме собственной воли к власти. Однако в стремлении реализовать эту свою страсть вопреки притязаниям соперников, они должны были блокироваться с народной массой и содействовать ее политическому росту, пока, наконец, восторжествовавший с их помощью полис не поглотил и их самих. И в этом, по большому счету, замечает автор, и заключалась историческая трагедия аристократического индивидуализма в Древней Греции...
Мы так подробно остановились на работе Г. Берве потому, что она —не просто первая (или одна из первых), но и наиболее яркая в новом направлении — оказала большое воздействие на последующее развитие западной историографии. Она возбудила целый ряд откликов, в том числе и возражений со стороны приверженцев традиционного подхода, но гораздо более — подражаний и вариаций на однажды, таким образом, заявленную тему роли аристократической сверхличности в формировании греческого полиса.[22]
Работе Берве нельзя отказать в собственной внутренней логике, в убежденности и последовательности развиваемых положений, в остроумии отдельных наблюдений (в частности, относительно целей и приемов политической игры, которую вели деятели — выходцы из аристократической среды в Афинах и Спарте), наконец, в мастерстве литературного изложения. Но убедительна ли конструкция автора в главных своих положениях? Нет, конечно. Гипертрофированное выдвижение на первый план субъективного, личностного фактора в истории, нарочитое подчеркивание значения индивидуального начала по сравнению с началом общественным и государственным слишком очевидны, чтобы их всерьез надо было опровергать.[23]
Впрочем, не было недостатка и в опровержениях. Даже в самой западной литературе явились, как было уже сказано, возражения тезису Берве по существу, в том, что касается оценки сравнительной роли субъективного и объективного факторов в греческом политогенезе. Оппоненты Берве —В. Эренберг и Г. Бенгтсон — указали на непра
вомерность выпячивания политической роли аристократической личности, подчеркнули обусловленность ее успеха интересами и волею формировавшегося гражданского общества, наконец, показали объективный процесс становления греческого полиса, в силу имманентных причин и в русле постепенной институонализации начиная с VIII в. до н. э.[24] Причем показали это на вполне объективном, документальном материале, подтверждающем в принципе «рационализированную схему» Аристотеля. Вообще, что касается области источниковедения, то являются очевидными нарочитость и непродуктивность противопоставления одним источникам других: Аристотелю, который, кстати, строил свои обобщения на знакомстве и изучении всех доступных ему материалов, — Геродота. Соответственно неоправданным представляется и противоположение государственно-правовой реконструкции общественной жизни и коллизий, представленных в судьбах выдающихся личностей. Правильнее было бы дополнить здесь одно другим, отчего изучение архаической истории только бы выиграло.
Особым вариантом нового направления в изучении греческой архаики надо считать работу А. Хейса, посвященную принципиальной оценке архаического времени как исторической эпохи.[25] Хейс начинает отсчет архаического времени с момента великого переселения народов в конце II тыс. до н. э. и гибели микенской цивилизации. Для него эта последняя еще не была историей греческого народа, поскольку находилась под сильным влиянием чуждой грекам критской культуры. История греков как таковая начинается только после гибели микенского общества, и архаическое время было первым важным этапом их свободного развития.
22
См., например: Schaefer H. 1) Die Grundlagen des attischen Staates im 5. Jahrhundert (1941]// Schaefer H. Probleme der alten Geschichie. Göttingen, 1963, S. 82-98; 2) Besonderheit und Begriff der attischen Demokratie im 5. Jahrhundert (1948] // Ibid. S. 136-152; 3) Das Problem der Demokratie im klassischen Griechentum (1951] // Ibid. S. 212-221; 4) Politische Ordnung und individuelle Freiheit im Griechentum П957]// Ibid. S. 307-322; Schachermeyr F. 1) Die frühe Klassik der Griechen. Stuttgart, 1966; 1) Die griechische Polis zur Zeit der frühen Klassik // AAAH. T. XV 1967. S. 297-302; 3) Perikies. Stuttgart, 1969; Kiechle F. Athens Politik nach der Abwehr der Perser// HZ. Bd 204. 1967. S. 265-304. Для критической оценки ср.: Фролов Э.Д. Немецкая буржуазная историография античности. С. 165-166, 174; Kluwe E. Das Problem von Einzelpersönlichkeit und athenischem Staat in der modernen Literatur // Klio. Bd 57. 1975. H. 2. S. 477-495.
23
Для суждения о действительном значении аристократической личности в политической жизни Греции позднеархаического-ранпеклассического времени ср., впрочем, нашу работу: Фролов Э.Д. Политические лидеры афинской демократии// Политические деятели античности, средневековья и нового времени: индивидуальные и социально-типические черты. Л., 1983. С. 6-22.
24
Ehrenberg V When did the Polis Rise?// JHS. Vol. 57. 1937. P. 147-159; Bengtson H. Einzelpersönlichkeit und athenischer Staat zur Zeit des Peisistratos und des Miltiades (SB München, Jg. 1939, H. 1). München, 1939.
25
Heuss A. Die archaische Zeit Griechenlands als geschichtliche Epoche [1946] // Zur griechischen Staatskunde / Hrsg. von F Gschnitzer (Wege der Forschung, Bd 96). Darmstadt, 1969. S.36-96.