Равным образом мы считаем неправомерным отрыв и противоположение полиса государству.[73] Кошеленко говорит об историческом полиморфизме полиса, выделяет в качестве его главных форм полис гомеровский и полис классический. Первый он, опираясь на исследования Ю. В. Андреева, характеризует отсутствием античной формы собственности и государственности и лишь за вторым признает постепенное, по мере развития рабовладения, обретение государственных функций. Однако на это следует заметить, что гомеровский полис был собственно лишь протополисом, лишь предварением классического полиса, а не самостоятельной равновеликой формой. Термин «полис», которым оперирует гомеровское время, не должен вводить в заблуждение; на самом деле гомеровский (прото)полис так же относится к полису классическому, как, скажем, у древних славян городище — к позднейшему городу (хотя оба могут фигурировать под именем «град»).
С другой стороны, и формирование классического полиса совершается вполне одновременно и на основе развития античной формы рабовладения, стало быть, с самого начала как рабовладельческого государства и опять-таки как города, без которого немыслимо было бы развитие этого рабовладения. Иными словами, по нашему глубочайшему убеждению, древнегреческий полис был именно единством города, гражданской общины и государства, где развитие, по крайней мере на стадии становления, свершалось как у элементов одного организма — бок о бок и в одно историческое время.
Уже этих замечаний по поводу новейших выдвинутых нашей наукой концепций полиса довольно, чтобы показать, насколько эта проблема в самых своих существенных аспектах остается еще не решенной. Но дело не ограничивается нерешенностью отдельных важных, но все-таки частных вопросов, касающихся природы самого полиса. С концентрацией интереса вокруг этой темы в современной науке древней истории, наряду с несомненными позитивными достижениями в интерпретации античной цивилизации, явились и такие увлечения, такие крайности, которые могут исказить картину всего исторического процесса.
В самом деле, полис как теоретическое понятие, выдвинутое древней философией и вновь развитое наукой нового времени, отличается большой, можно даже сказать, безусловной определенностью в том смысле, что для авторов, трактующих о нем, при всех прочих различиях характерно представление об определяющей роли этого института в жизни античного общества. Общественная мысль древних (напомним в этой связи об Аристотеле и Цицероне) видела в полисе, городе с характерной общинно-государственной организацией, элементарное и вместе с тем совершенное воплощение общественной жизни. Наука нового времени (начиная, во всяком случае, с Фюстель де Куланжа) в стремлении своем раскрыть специфическую особенность античного общества также рано усмотрела эту особенность в своеобразном общинном, полисном быте древних. Особой глубиной и последовательностью отличается в этом отношении подход марксистской историографии: подчеркивая своеобразный общинный характер античной формы собственности, она обосновывает определяющую роль полисного начала в основе основ общественной жизни древних греков и римлян—в сфере социально-экономических отношений. Зачастую, однако, дело не ограничивается утверждением вслед взгляду, развитому К. Марксом и Ф. Энгельсом в «Немецкой идеологии», значения полиса как идеальной нормы, характерной особенно для времени становления античного общества. Широко распространено убеждение в безусловно решающем значении полисного начала в античности.[74] Мало того, обнаруживаются стремления расширить сферу действия этого начала за пределы античности и, таким образом, придать полису универсальноисторический характер (для примера можно сослаться на И. М. Дьяконова).[75]
73
Эта идея проводится в заключение первой из названных статей Г. А. Кошеленко (с. 31-36).
74
Ср. характерное высказывание — подлинное opinio communis —в предисловии к новейшему коллективному труду о греческом полисе: «Значение полиса как основной формы политической и социальной организации античного общества, как феномена, определяющего специфику этого общества, признается всеми антиковедами независимо от их методологических установок» (Античная Греция. T. I. С. 6). Показательна, однако, более осторожная трактовка этого вопроса таким знатоком темы полиса, каким был А. И. Доватур. Рассуждая о судьбах греческого полиса в позднее время, взвешивая степень сохранения полисного начала в эллинистических государствах и Римской державе, он довольствовался признанием того, что по крайней мере «в сознании самих греков» полис не был совершенно вытеснен новыми политическими образованиями. «Во всяком случае, — заключал он,— «полис» как государственно-правовое понятие не окончил своего существования в IV в. до н.э.» [Доватур А. И. «Политика» и «Политии» Аристотеля. С. 14-16).
75
Ср. следующее, тоже по-своему характерное, высказывание И. М. Дьяконова: «Преувеличение своеобразия государственного строя Востока по сравнению с Западом объясняется, как нам кажется, знакомством большинства невостоковедов лишь с отдельными наиболее резко выраженными формами; в действительности же можно констатировать, что полисный строй, если и не всегда в полностью развитой форме, был не редкостью на всех континентах и не представляет ничего принципиально отличающего Запад от так называемого Востока» (Дьяконов И. М. Проблемы экономики: о структуре общества Ближнего Востока до середины II тыс. до н.э.// ВДИ. 1968. №4. С. 31, прим. 126). Аналогичные взгляды развивают и некоторые другие востоковеды (см.: Белявский В. А. Вавилон легендарный и Вавилон исторический. М., 1971. С. 221-222; Лундин А. Г. Городская организации в древнем Йемене // Проблемы античной истории и культуры (доклады XIV международной конференции античников социалистических, стран «Эйрене»). T.I. Ереван, 1979. С. 149-155).