Народ, естественно, остро реагировал на происходящее. Уже Гесиод—мы имеем в виду все ту же его поэму «Труды и дни»—воспринимал современную ему действительность как сугубое воплощение социальной несправедливости. Идеализируя далекое прошлое и сетуя на зло настоящего, он изображал развитие человечества как непрерывную социальную деградацию — от блаженного золотого века к все более ущербным векам серебряному, медному, героическому, пока, наконец, в современном ему поколении железного века кумуляция зла не достигла своего апогея:
Это потрясающее по силе общее описание подкрепляется целым рядом более конкретных сетований на засилие знати. Самоуправство « царей-дароядцев» (βασιληες δωροφάγοι, ст. 38-39, 263-264) поэт иллюстрирует красноречивой притчей, где ястреб, схвативший соловья, поучает свою жертву:
Однако Гесиод не ограничивается сетованием на нарушение сильными людьми социального порядка. Он предупреждает о божественном возмездии, о тех бедствиях, которые вездесущие и всевидящие боги посылают людям за проступки их правителей:
И ниже еще раз, с прямым указанием на виновников этих бедствий, не чтущих правды царей:
Разумеется, реакция народа не ограничивалась сетованиями и предупреждениями. Рано или поздно наставал момент, когда долго накапливавшееся недовольство выплескивалось в более или менее стихийное выступление. При этом нередко было достаточно какого-либо внешнего толчка, чтобы всколыхнуть все общество. Так, в Афинах попытка захватить тираническую власть, предпринятая в 30-е годы VII в. до н.э. аристократом-олимпиоником Килоном (см.: Her. V, 70-71; Thuc. I, 126; Plut. Sol., 12),[184] хотя и окончилась неудачей, тем не менее имела большой политический резонанс. Показав отсутствие единства в правящем сословии, шаткость традиционного порядка, она развязала политическую активность народной массы. «После этого,[185] — свидетельствует Аристотель, — в течение долгого времени происходили раздоры (συνέβη στασιάσαι) между знатью и народом» (Ath. pol., 2,1).
И ниже, характеризуя обстановку в Афинах накануне выступления Солона, Аристотель еще раз указывает на засилие знати, недовольство народа и естественный результат всего этого — социальную смуту: «Ввиду того, что существовал такой государственный порядок и большинство народа было в порабощении у немногих, народ восстал (άντέστη) против знатных. Смута была сильная (ίσχυρας δέ τής στάσεως ουσης), и долгое время одни боролись против других... » (ibid., 5, 1-2). Надо обладать поистине безграничным недоверием к античной традиции, чтобы, как это делается теперь некоторыми историками, игнорировать эти свидетельства, подкрепленные массою других данных, и отрицать накал социальной борьбы и революционный характер всей ситуации века архаики. Такую именно позицию занимает В. П. Яйленко, автор общего очерка архаической эпохи, опубликованного в составе новейшего коллективного труда о Древней Греции.[186] Мы признаем за каждым право высказывать свое мнение, сколь бы парадоксальным оно ни было, однако, со своей стороны, хотели бы воспользоваться не менее естественным правом и на возражение, коль скоро такое мнение переходит черту, отделяющую парадокс от заблуждения. Вместе с тем критическое изложение взглядов Яйленко может послужить хорошей иллюстрацией тому, к каким крайностям может привести увлечение модными сейчас среди части историков трактовками античности в примитивизирующем духе.
184
См. также: Радциг С. И. Килонова смута в Афинах (эпизод из истории родовых отношений в Аттике)// ВДИ. 1964. №3. С. 3—14; Berve H. Die Tyrannis bei den Griechen. Bd I. S. 41-42; II. S. 539-540.
185
Собственно после суда над теми, кто был виновником в кощунстве, т. е. в расправе над отдавшимися под покровительство богов сторонниками Килона, с чего именно и начинается сохранившийся текст «Афинской политии» (гл. 1). Суд этот позднейшая традиция связывала с началом политической деятельности Солона, т. е. относила — по-видимому, справедливо — к рубежу VII-VI вв. до н. э. (см.: Plut. Sol. 12). Однако ничто не мешает видеть в упоминании Аристотеля о суде над нечестивцами завершение общего рассказа о Килоновой смуте, коль скоро все это помещается им во времена до Солона и даже до Драконта. Тогда и слова «после этого» в начале 2-й главы можно толковать как общее указание на время после заговора Килона с его ближайшими последствиями. Ср.: Бузескул В. П. Афинская полития Аристотеля как источник для истории государственного строя Афин до конца V в. Харьков, 1895. С. 176-177, 295 слл.