Глава 4. ПЕРВОНАЧАЛЬНАЯ ЗАКОНОДАТЕЛЬНАЯ РЕФОРМА
В самом деле, начало социально-политических преобразований, давших толчок к превращению аморфного, но социально уже нездорового позднеродового общества в гражданское общество античного типа, связано в Древней Греции с исполненными разумно-волевого принципа фигурами социальных посредников и устроителей (αίσυμνηται), законодателей (νομοΰέται) и основателей колоний (οίκισταί). Полулегендарный Ликург в Спарте, деятельность которого древние относили к началу VIII в. до н.э. позднейшие, от VII-VI вв., исторически вполне достоверные Залевк в Локрах Эпизефирских (Южная Италия), Харонд в Катане (Сицилия), Драконт и Солон в Афинах, Питтак в Митилене на Лесбосе —вот имена лишь наиболее значительных и известных из этих первых устроителей греческого мира.
Все они, как правило, несмотря на нередко приниженный, «средний» реальный свой статус (на что только и обращает внимание Аристотель, Pol., IV, 9, 10, р. 1296 а 18-21), были выходцами из старинных, уходящих своими корнями в микенское время, аристократических семей, стало быть, выступали носителями древнего, отстоявшегося социального опыта и мудрости. Нередко они и сами — особенно законодатели — являлись, по общему признанию, мудрецами. Во всяком случае, замечательно, что фигуры этих древних законодателей и реформаторов являются в античной традиции окруженными ореолом мудрости. Для древних они всегда были живым вооплощением опыта и знания, носителями народной мудрости (σοφία), за которыми и закрепилось по преимуществу название мудрецов (σοφοί).
Позднее систематизирующий ум греков сложил даже канон семи мудрецов, состав которого весьма примечателен. Платон относил к числу семи мудрецов Фалеса Милетского, Бианта Приенского, Питтака Митиленского, Солона из Афин, Хилона из Спарты, Клеобула Линдского и Мисона Хенейского (Plat. Protagor., p. 343 а). Диоген Лаэртский указывает на те же, в общем, имена, только вместо Мисона называет коринфского тирана Периандра (Diog. L., praef., 13). Иногда же в канон семи мудрецов, согласно свидетельству того же Диогена, включали и другого тирана—афинянина Писистрата (Diog. L., 1. с.).[210] Во всяком случае, показательно присутствие в ряду важнейших представителей развивавшейся рациональной мысли тех, кто, подобно Питтаку и Солону, одновременно прославился и на поприще государственного строительства. Наконец, замечательно и то, что почти всегда, начиная дело, эти ранние устроители припадали к старинному авторитету, ставшему в это время, благодаря своей древней мудрости, своего рода координатором всех важных начинаний, — к оракулу Аполлона в Дельфах.[211]
Первоочередными требованиями демоса в век архаики были сложение долгов и запрещение долговой кабалы, передел земли, установление политического равноправия и фиксация его гарантий в писаных законах. Обычно начинали с последнего — с записи законов — как дела более легкого для осуществления и вместе с тем очень важного для придания политической жизни правильного, упорядоченного характера. Первоначальная законодательная реформа, включавшая в себя как систематизацию и запись обычного права, так и проведение ряда сопряженных с этим социально-политических преобразований, и была первым шагом по рациональному устроению стихийно складывавшихся общественных (классовых) отношений, по созданию правильного государства. Нередко это было делом специально избранных в момент смуты общественных посредников — эсимнетов, наделявшихся чрезвычайными полномочиями. Сам факт возникновения в архаическую эпоху такого института социального посредничества чрезвычайно показателен. Он свидетельствует о большой роли рационального момента в архаической революции. И в самом деле, многие из этих эсимнетов оказывались важными устроителями, творцами конструктивного правопорядка и в таком качестве видными законодателями. В свою очередь, многие из законодателей выполняли функции социальных посредников, примирителей в смуте. Словом, речь идет, скорее, о двуедином явлении, где не следует слишком строго разграничивать законодательство и реформу.[212]
Эсимнетия — важный феномен архаической революции, но ее значение не исчерпывается ее реальным содержанием. Тема эсимнетии — это своего рода пробный камень, на котором поверяется принципиальное отношение современной науки к античной традиции о событиях архаической поры, а стало быть, и к возможностям их идейной интерпретации в том духе, как это делали древние ученые, и в первую очередь Аристотель, и опиравшаяся на них классическая историография нового времени в лице, например, Р. Пёльмана или Г. Глотца. Действительно, отношение к традиции об архаической эсимнетии, а она представлена главным образом Аристотелем, различно: большая часть специалистов оценивает ее позитивно (например, Г. Глотц, В.Эренберг, Г. Берве, Л. Джеффри, в отечественной историографии —В. В. Латышев, А. И. Тюменев),[213] но имеются и скептики, решительно отвергающие свидетельства Аристотеля, а вместе с тем и самое представление об архаическом институте социального посредничества (Ф. Гшнит-цер).[214] Это заставляет нас обратиться еще раз к теме эсимнетии и в сжатой форме рассмотреть главные ее аспекты.
210
Подробнее о формировании н составе канона семи мудрецов см.: Barkowski. Sieben Weise // RE. 2. Reihe. Bd II. Hbbd 4. 1923. Sp. 2242-2264; Snell В. Leben und Meinungen der Sieben Weisen. 4.Aufl. München, 1971.
211
Воздействие дельфийского оракула на общественную жизнь архаической и раннеклассической Греции, как и многие другие факты античной истории, в которых сами древние не сомневались, в новое время стало предметом дискуссии. Конечно, было бы прямолинейным, как это делал некогда Эрнст Курциус (см. его «Греческую историю» / Пер. с 4-го нем. изд. А. Веселовского. T. I. М. 1880. С. 416 слл.), говорить о форменном руководстве важнейшими предприятиями греков, в частности их колонизацией, со стороны Дельф, но и чрезмерное скептическое отношение, укоренившееся в новейшей литературе по примеру Р. Пёльмана (см. его «Очерк греческой истории и источниковедения» / Пер. с 4-го нем. изд. С. Князькова. СПб., 1910. С. 62; ср.: Bengtson H. Griechische Geschichte. 4. Aufl. München, 1969. S. 88-89, с указанием более специальных работ), едва ли до конца справедливо.
212
Ср. заметки об эсимнетии в специальных словарях: Toepffer J. Aisymnetes (1) //RE. Bd I. 1893. Sp. 1088—1091; Mannzmann A. Aisymnetai // Der Kleine Pauly. Bd I. 1979. Sp. 200. — В обоих случаях отмечается, что с преобразованием политического строя в деятельности эсимнетов, как правило, связывалась и письменная фиксация обычного права. Ср. также: Латышев В. В. Очерк греческих древностей. Ч. I. Изд. 3-е. СПб. 1897 С. 59, где, в свою очередь, указывается, что древнейшие законодатели «по роду своей деятельности могут быть названы эсимнетами». Классическим примером является, конечно, случай с Солоном, который, будучи избран архонтом и посредником в смуте, осуществил всеобъемлющую реформу и законодательство. Схожесть или идентичность положения Солона с положением эсимнета типа Питтака Митиленского подчеркивается не только В. В. Латышевым, но и другими, например Г Бенгтсоном (см.: Bengtson H. GG4 S. 122).
213
Glotz G. La cité grecque. Paris, 1928; Ehrenberg V Der Staat der Griechen. Tl. I. Leipzig, 1957; Berve H. Die Tyrannis bei den Griechen. Bd I—II. München, 1967; Jeffery L. H. Archaic Greece. New York, 1976 (во всех этих работах см. предметный указатель под соответствующим словом); Латышев В. В. Очерк греческих древностей. I3 С. 58-59; Тюменев А. И. Революция VII-VI вв. Афины в VI в.// История Древней Греции. Ч. I (История древнего мира/ Под ред. С. И. Ковалева. Т II). М., 1937 С. 174. — К этому надо добавить указанные выше (прим. 3) статьи И.Тёпффера и А. Маннцманн.
214
Gschnitzer F. Aisymneten// Lexikon der Antike. IV. Geschichte. Bd I. München, 1971. S. 93.