Они не ограничивались идентификацией растений и животных, но подробно характеризовали их различные стороны и качества. В языке индейцев тева имеются особые термины почти для каждой части тела птиц и млекопитающих. Для описания листьев, и растений используется 40 терминов. Имеется 15 различных терминов, соответствующих разным частям растения. Этнограф X. Конклин замечал, что у филиппинского племени хануну в их наименованиях растений «дифференцирующие термины отсылают к таким признакам, как: форма листа, цвет, место обитания, размеры, пол, характер роста, хозяин растения, период роста, вкус, запах». Р. Б. Фокс утверждал, что в племени пинатубо «используют около 100 терминов для описания частей и характерных аспектов» растений. Обсуждение структуры растений и животных было дня «дикарей» столь же захватывающим занятием, как и разговоры на производственные темы для тех современных людей, которые готовы увлеченно обсуждать вопросы своей трудовой деятельности или науки и техники даже в свободное от работы время. Рассказывая о своем пребывании среди африканских племен охотников и собирателей, X. Конклин писал о том, что в течение пути, занявшего полдня, «наибольшая часть времени прошла в обсуждении изменений в растительном мире за последние десять лет».
Эти «научные» дискуссии помогали охотникам и собирателям подробнейшим образом характеризовать различных представителей флоры и фауны. Леви-Строс писал: «Для описания составных частей и свойств растений хануну употребляют более чем 150 терминов, обозначающих категории, по свойствам которых Они идентифицируют растения и обсуждают между собой сотни черт, играющих различную роль для растений, а часто и соответствующих таким значимым свойствам, как лекарственные и пищевые». Постоянно действующие научные семинары дополняются «лабораторными экспериментами». Р. Б. Фокс замечал: «Негритос… непрестанно изучает все, что его окружает. Часто я видел, как какой-нибудь негритос, не уверенный в распознавании растения; пробовал на вкус его плод, обнюхивал листья, отламывал и изучал стебель, осматривал особенности местонахождения. И только приняв в расчет все эти данные, он объявлял, знает либо нет это растение». Из этого рассказа, в частности, становится очевидным, что в своем исследовании природы первобытные люди полагались не на зрительный или слуховой образ, а использовали все органа чувств для создания объемной и многомерной картины окружающего мира.
Успехи людей в изучении таких сторон окружающего мира, которые имели существенное значение для их выживания, неизбежно вели к постановке более глубоких вопросов об устройстве мира в ходе «фундаментальных исследований». Ф. Д. Спек, исследовавший жизнь индейцев северо-востока США и Канады, не был особенно удивлен их превосходными знаниями о повадках зверей, на которых они охотились, заметив: «Неудивительно, что охотник-пенобскот располагает лучшими практическими познаниями о повадках и характере лося, чем самый крупный эксперт-зоолог». Однако он был поражен, когда выяснилось, что эрудиция индейцев выходит далеко за пределы их повседневных надобностей: «Весь класс рептилий.;, не представляет собой никакого экономического интереса для индейцев; они не потребляют мясо ни змей, ни лягушек и не используют их кожу, за исключением весьма редких случаев изготовления магических средств от болезни или от колдовства». Индейцы северо-востока, по словам ученого, «разработали настоящую герпетологию с терминами, различными для каждого рода рептилий, и другими — для видов и разновидностей».
«Индейская герпетология» была далеко не единственной системой знаний об окружающем мире, созданной «традиционными» народами. Сведения о флоре и фауне, живом и неживом мире группировались в классы и категории. Такая группировка часто принципиальным образом отличалась от классификации, принятой в современной науки, так как зачастую основания для объединения предметов в те или иные категории были выбраны случайно. Однако и принципы классификации, которые использует современная наука, далеко не всегда бывают безупречными.
Как бы это ни казалось удивительным, но неграмотные и необразованные люди, жившие во времена палеолита или сохранившие образ жизни племен каменного века в наши дни, руководствовались теми же принципами, хотя они вряд ли имели в своем словаре такие термины, как «классификация» и «таксономия». Объясняя этнографам основы своего мировоззрения, некоторые индейцы говорили, что «каждая вещь должна быть на своем месте». Леви-Строс справедливо говорил о стремлении традиционного мышления к «микрораспределению», то есть желанию «не упустить никакое существо, объект или аспект, с тем, чтобы отвести ему место внутри какого-либо класса».
К. Леви-Строс сравнил методы собирания данных о природе, к которым прибегали люди традиционных культур, с человеком, который создает изделия из подручного материала. У такого умельца «элементы собираются и сохраняются по принципу «это может всегда сгодится». Такой умелец «способен выполнить огромное количество разнообразных задач. Но в отличие от инженера ни одну из них он не ставит в зависимость от добывания сырья и инструментов, задуманных и обеспечиваемых в соответствии с проектом: мир его инструментов замкнут…» Характеризуя методы мышления первобытных народов, Леви-Строс писал: «Туземец — это логический скопидом: без передышки связывает нити, неутомимо переплетая все аспекты реальности, будь то физические, социальные или ментальные. Мы спекулируем нашими идеями, а он делает из них сокровища».
На протяжении многих тысячелетий люди накапливали продукты избыточного интеллектуального производства, хотя порой, эти сокровища не приносили им немедленных практических результатов. В то же время постепенно клубки знаний, созданные многими поколениями первобытных народов, все прочнее соединялись с окружающим миром. Исследователи каменного века не пытались разъединить явления природы в соответствии с некими основополагающими принципами. Они воспринимали окружающий их мир и отдельные его части в их целостности и стремились изучать их такими, какими они им казались.
Установление связей между предметами на основе субъективного опыта порой приводило «дикарей» к сомнительным выводам. Они утверждали, что «зерно в форме зуба как бы оберегает от змеиных укусов, желтый сок — специфическое средство от расстройств желчного пузыря» и т. д. Индейцы юго-востока США полагали, что раздраженные людьми животные насылают на них болезни' растения же, союзники людей, помогают им, предоставляя лекарственные средства. Однако такие ошибочные выводы имели, как полагал Леви-Строс, «большую ценность, чем индифферентность к какой бы то ни было связи. Ибо классифицированное, пусть причудливое и произвольное, сберегает богатство и разнообразие инвентарного описания; учитывая все, оно облегчает построение памяти… Эта наука конкретного… должна была сводиться к иным результатам, чем те, которых добиваются точные и естественные науки, но была не менее научной, и ее результаты были не менее реальными».
Как отмечал Леви-Строс, «забота об исчерпывающем наблюдении и о систематической инвентаризации отношений и связей может иногда привести к результатам добротного научного качества: например, у индейцев блэкфут, диагностирующих приближение весны по степени развития бизоньих плодов, извлекаемых из утробы самок, убитых на охоте». Другие племена открывали зависимость между сменой времен года и другими природными явлениями. Как замечал Эшли Монтепо, люди каменного века научились определять время «по уменьшению и увеличению луны, миграции животных, подъему и спаду вод в реках». Австралийские аборигены, намечая срок, «за пару дней ставили камень между ветками деревьев или на скале таким образом, чтобы солнце осветило его точно в назначенное время». Даже в тех случаях, когда поиск упорядоченных связей между предметами и явлениями природы приводил «дикарей» к ошибочным выводам, такие ошибки были следствием ограниченности их опыта, но не результатом изначальной порочности их мышления.