По мнению Поппера, Платон стремился разрушить индивидуализм как убеждение, поскольку видел в нём величайшее препятствие для своей совершенной системы: «Почему Платон пытался нападать на индивидуализм? Я думаю, он хорошо знал, что делал, когда ополчился против индивидуализма, так как этот подход, вероятно, даже в большей степени, чем эгалитаризм, был оплотом защитников нового гуманистического кредо. В действительности освобождение личности было великой духовной революцией, приведшей к разрушению родового строя и возникновению демократии. Сверхъестественная социологическая интуиция Платона проявляется в том, как безошибочно он распознает врага, где бы тот ни встретился»[91].
С точки зрения Поппера, основой Западной цивилизации стал индивидуализм, объединённый с альтруизмом[92]. Платон разработал тоталитарную мораль, подчинявшую отдельного человека силе коллективной воли. Он стремился возродить племенной дух, который, как считал Поппер, был характерен для закрытого общества. Желание защищать и пропагандировать индивидуализм составляло самую суть той альтернативной теории, которую Поппер, Хайек и Мизес развивали в Новой Зеландии, Лондоне и Нью-Йорке, но предназначали для континентальной Европы и США. Они хотели противопоставить свою позицию «либерализму» Нового курса и социал-демократии, которые, по их мнению, отнимали у человека способность свободного выбора. Они были убеждены, что индивидуализм — это основа англо-шотландско-американской просветительской традиции экономической и политической мысли и нечто такое, что можно лучше всего отстоять в Англии и США. Именно эти соображения XX в. послужили той призмой, сквозь которую Поппер рассматривал и оценивал античную политическую философию.
Другим объектом критики Поппера были Гегель и Маркс, которые, с его точки зрения, основывались на традиции, заложенной Платоном и Аристотелем. По его словам, «гегельянство — это возрождение племенного духа»[93]. Гегель был отцом современного историцизма и развивал античный тоталитаризм Платона: «Успех Гегеля положил начало «веку нечестности» (как охарактеризовал период немецкого идеализма А. Шопенгауэр) или «эре безответственности» (как К. Хайден назвал век современного тоталитаризма) — сначала интеллектуальной, а потом, как следствие, и моральной безответственности, новой эре, подчиняющейся магии высокопарных слов и силе жаргона»[94].
По мнению Поппера, вследствие претензий диалектики и исторического материализма на научность исторические пророчества, вроде пророчеств Платона, Гегеля и Маркса, стали принимать за рациональные гипотезы: «Тщательное исследование этой проблемы привело меня к убеждению, что подобные безапелляционные исторические пророчества целиком находятся за пределами научного метода. Будущее зависит от нас, и над нами не довлеет никакая историческая необходимость… Множество социально-философских учений, придерживающихся подобных воззрений, я обозначил термином историцизм. В другом месте, в книге «Нищета историцизма»[95], я попытался опровергнуть эти аргументы и показать, что, вопреки их кажущемуся правдоподобию, они основаны на полном непонимании сущности научного метода и в особенности на пренебрежении различием между научным предсказанием и историческим пророчеством»[96].
94
95
См.: