Вернулся в Новгород к концу осени в самое ненастье, под шедшим уже неделю проливным дождем. Как ни рвался домой, в тепло и уют семьи, но ставил долг выше — до самого вечера занимался в управе служебными делами. Выслушал доклады и отчеты заместителей и начадьников служб, просмотрел документы, внимательно прочитал донесения агентов из Киева. Особо его заинтересовал конфликт и обострение отношений с Германской королевством, дело дошло до закрытия границы для русских купцов — такое происходило в крайних случаях, накануне войны. Еще большее напряжение внесло изгнание Владимиром католических священников с позором — их вытолкали из храма посохами как отверженных, на том настоял митрополит Леонтий, давно точивший зубы на конкурентов. Реакция Рима оказалась ожидаемой — папа Григорий V, германец по происхождению, предал хуле еретика, призвал верных святой церкви монархов покарать русского князя.
Варяжко поражался необдуманным поступкам Владимира — никак не ожидал такого от расчетливого, не раз битого жизнью мужа. Зачем же ему надо было убивать Владислава и германских рыцарей, когда они уже не могли сопротивляться? Мог бы с гораздо большим толком отдать их Оттону III за солидный выкуп и не доводить до нынешней ситуации, грозящей войной. С теми же священниками — следовало обойтись аккуратнее и не идти на поводу своекорыстных служителей Константинопольского патриарха Сисиния II, многие годы враждовавшего с папой римским. Складывалось впечатление, что князь попал под полное влияние византийцев, действовал на пользу им, а не народу Руси. Иначе невозможно было объяснить совершенные им деяния, которые даже менее умудренный правитель не допустил бы. Казалось, следовало радоваться — теперь Владимиру явно будет не до Новгорода, забот он себе набрал выше головы, но тоска одолевала душу из-за грядущих бед простых русичей.
Помочь же не имел возможностей — вести войско в Киев и вновь свергать Владимира не позволил бы народ Новгорода, ему нет дела до Руси, если не видит в том нужды. Другие варианты также не давали хоть какие-либо гарантии успеха — послать ли душегубов, чтобы покончили с князем, или разослать грамоты по русским землям с объяснением чинимого вреда и призывом восстать против него. Ничего путного так и не придумал, на закате дня ушел домой, оставив в сторону тягостные мысли. После, уже в своих хоромах, отдав должное внимание близким, вновь вернулся к не дававшей покоя проблеме. Даже попенял себя — уж его она никак не касалась, зачем же утруждаться лишними заботами! Но смирился с мятущейся душой, стал искать какой-либо приемлемый выход из непростой ситуации.
Но ни в тот вечер, ни в последующие дни решения не нашел, да и другие заботы и хлопоты постепенно отодвинули задачу на задворки памяти. Наступила уже зима, однажды вечером после ужина Варяжко отдыхал в своей комнате и прикорнул незаметно. В полудреме откуда-то пришла мысль, от которой тут же проснулся — сна как не бывало! — Надо ехать самому — по другому дело не решить, — все еще звучало в голове, заставляя осознать уже в яви не совсем понятные слова. — Куда, зачем? — невольно возникли вопросы, но ответа на них получил. Потом, перебирая в памяти прежние и нынешние дела, к какому же из них отнести наказ — именно так воспринял прозвучавший во сне призыв, дошел до так и не решенной проблемы. Она уже успела забыться — похоже, до поры до времени, а теперь напомнила о себе.
Долго еще размышлял над вещими словами, прикидывал и так и сяк — что может он сам, без войска, сделать против сильного врага, в чужом городе и без какой-либо поддержки. Ничего путного в том не видел, напротив, подставлялся под прихоть отнюдь не страдающего благородством князя — захоти он и от Варяжко мокрого места не останется. Как ни казалось глупым подобное решение, но все же доверился внутреннему голосу или наитию. Написал грамоту Владимиру с предложением обсудить важное дело в личной встрече, готов для того приехать в Киев. Отправил ее спешно гонцом, ответ получил уже в сечень (феврале) с согласием князя принять его. Выехал немедля, с малой охраной специальным обозом, торопился, рискуя попасть в полынью или на тонкий лед, но успел добраться в Киев до начала ледохода.