Холодно, чопорно, сухо встретила Петра Европа. Он дружелюбно говорил «на коротке» — ему отвечали официальным приемом. Он ехал учиться — ему не показывали даже достопримечательностей города. Он был весел — его встречали угрюмые, хмурые лица, подозрительно осматривавшие «урядника» царской крови. Петр замыкался в себе, озлоблялся, нервничал. Но вскоре чело его стало проясняться.
Через неделю Петр был уже в Митаве, у курляндского герцога Фридриха Казимира. В Либаве Петр, выдавая себя за шкипера, подолгу сиживал в винном погребке с новыми знакомцами — шкиперами, ведя за трубкой бесконечные разговоры о море, о кораблях, о далеких странах.
И тут в Курляндии Петром впервые было высказано намерение открыть для России выход к Балтийскому морю. Однако мысль о Черном море все еще оставалась господствующей мыслью Петра.
Обогнав посольство, Петр вскоре прибыл в Кенигсберг. Здесь состоялось тайное свидание «царя московитов» с бранденбургским курфюрстом Фридрихом III.
Прием, оказанный в Кенигсберге прибывшему вслед за Петром «великому посольству», отличался исключительной пышностью. Шпалеры солдат и горожан, конная гвардия курфюрста в богатых мундирах, масса раззолоченных карет, музыка — все это действовало на воображение молодого царя. Петр наблюдал это зрелище со стороны. Фридрих с большим почтением принимал русских послов, но была минута, когда он едва удержался от улыбки. На свой традиционный вопрос о здоровье русского государя курфюрст получил от послов ответ, что, когда они выезжали из Москвы, государь был в добром здравии. Между тем Фридрих только что беседовал в своих покоях с Петром.
В Кенигсберге Петр в совершенстве изучил артиллерийское дело и получил аттестат, в котором значилось: «Петра Михайлова признавать и почитать за совершенного в метании бомб, осторожного и искусного огнестрельного художника».
В переговорах с курфюрстом о заключении военного союза перед петровской дипломатией впервые встал вопрос о борьбе со Швецией — Балтийский вопрос. К заключению предложенного Бранденбургом союза против Швеции переговоры не привели. И только тогда, когда бранденбургские дипломаты согласились не включать в договор статьи вторую и третью, предусматривавшие для России необходимость воевать на стороне Бранденбурга в случае войны его со Швецией и Польшей, с которыми Россия была связана мирными договорами, русские послы согласились подписать договор. Это произошло 22 июня 1697 г.
Петр долгое время оставался в Пиллау, так как в это время в Польше происходили выборы короля. Россия была заинтересована в том, чтобы на польском престоле был желательный ей, дружественный король. На польский королевский престол были выдвинуты два кандидата — французский принц де Конти, от которого можно было ожидать заключения союза с Турцией, и саксонский курфюрст Август II. Россия поддерживала последнего. К польским рубежам была подтянута сорокатысячная русская армия. Петр оставался в Пиллау до 30 июня, ожидая окончания выборов короля, и только тогда, когда королем был избран Август, Петр двинулся дальше.
Проехав Кольберг и Берлин, Петр в Коппенбрюгге («Коппенбрыгине») попал на бал. Еще до этого Петр прослыл в Германии за человека крайне «невоспитанного» и несдержанного. Канцлер курфюрста бранденбургского фон Крейзен в своем отчете писал, что ему пришлось убедиться в том, что такое «царь московитов», когда он не в духе. Петр, по словам канцлера, громко кричал, что «курфюрст добр, но советники его дьяволы», а его самого с криком «иди, иди», взяв за грудь, вытолкал из комнаты.
Теперь Петру предстояло встретиться со светскими дамами. Встреча Петра с курфюрстинами в Коппенбрюгге была устроена по их просьбе. Петр вначале проявил большую застенчивость. У замка его ожидала целая толпа. Петр, чтобы остаться незамеченным, вошел черным ходом, но, увидев курфюрстин, смутился, закрыл лицо рукой и все твердил: «Я не понимаю». Но затем царь разошелся, запер двери, заставил всех пить по-русски, залпом, «до дна», жалуя иных бокалом вина из своих рук.
Петр поразил всех живостью ума, меткостью суждений, искренним весельем и доброжелательностью. Хозяевам понравились и русские танцы, и русские обычаи, а больше всего сам гость, который был «очень весел, разговорчив», отличался «естественностью и непринужденностью».
Петр охотно отвечал на вопросы курфюрстин. Он говорил, что не любит охоту, но обожает фейерверк, не очень ценит музыку, а больше всего почитает труд и показывал курфюрстинам свои большие мозолистые руки.
«Он обладает большой живостью ума; его суждения быстры и справедливы. Лицо его очень красиво, он строен, — писала о Петре курфюрстина-мать Софья Ганноверская. — Это человек совсем необыкновенный, невозможно его совсем описать и даже составить о нем понятие, не видав его. У него очень доброе сердце и в высшей степени благородные чувства».