«То, что мы наблюдаем в этом плане у сомнамбул, не отличается от явлений, происходящих при обычном сне. Мать, засыпая подле колыбели сына, не перестает реагировать на него; однако она бодрствует только для него и, нечувствительная к гораздо более громким звукам, слышит малейший крик своего ребенка»{61}.
Столетием позже школа Павлова воспользуется этим примером для иллюстрации теории гипноза: корковое торможение, при сохранении «сторожевых пунктов», поддерживает «раппорт», то есть связь испытуемого с гипнотизером{62}.
Шарпиньон (1815–?)
Луи Жозеф Жюль Шарпиньон, врач и магнетизер-флюидист, широко известный в 40-е годы XIX века, указывал на роль отношения врача и пациента, в частности, на важность психического состояния врача, а также на возможные воздействия этого состояния на пациента:
«Если магнетизер нездоров, пациент ощущает это очень отчетливо, причем это ощущение часто сохраняется у него и после пробуждения. Если, несмотря на недомогание, врач продолжает в течение нескольких дней проводить магнетические сеансы, он рискует вызвать у сомнамбулы такое же заболевание. Магнетизер должен быть, следовательно, очень осторожен в этом смысле, внимательно следя даже за своими душевными волнениями, ибо трудно передать, как тяжело сказывается возбужденное состояние духа магнетизера на некоторых сомнамбулах»{63}.
Вот прекрасная иллюстрация понятия «контртрансфер»[39].
Как мы видели, классики магнетизма были согласны в том, что гипнабельность прекращается с выздоровлением; если же магнетизер упорствует, стараясь «насильно» усыпить пациента, то это небезопасно: «Следует сказать, что частые сеансы увеличивают магнетическую восприимчивость, но злоупотребление ими утомляет пациента и притупляет его способности»{64}.
Здесь мы касаемся другого аспекта предметного отношения: сопротивление пациента принимает форму гнева или бунта, а иногда и саморазрушения — общеизвестны мазохистские реакции, возникающие в ходе психоаналитической терапии.
Динамика магнетического лечения[40]
Мы пытались изложить, по возможности точно, идеи Пюисегюра и Делёза на основе их публикаций. Но между строк их работ вырисовывается то, что реально происходило в ходе магнетического лечения с точки зрения психоанализа.
Почему использование животного магнетизма в практике Пюисегюра и Делёза столь часто приводило к успеху в лечении — гораздо чаще, чем у их предшественников или позднее у их последователей, отклонявшихся от их предписаний? Прежде чем рассматривать эту проблему, следует упомянуть о факте, который на первый взгляд кажется парадоксальным: Фрейд применял «свободные ассоциации» и запрещал acting out, тогда как магнетизеры классического периода, напротив, запрещали свободные ассоциации и использовали acting out — соматические реакции, о которых речь пойдет дальше. Они требовали проведения сеансов один на один, не допуская присутствия посторонних лиц; в этих условиях гипноз доводился до момента, когда пациент уже не мог переносить ни присутствия третьего лица, ни посторонних звуков или запахов, а регрессия доходила буквально до «превербальной» стадии — сам термин представляется, конечно, спорным, поскольку диалог между магнетизером и пациентом не прекращался, — но именно в этом-то и состояла оригинальность этого предметного отношения.
Делёз настаивал на необходимости глубокого сна, хотя и не понимал механизма, раскрытого впоследствии Фрейдом: патогенные травмы вытесняются далеко в область бессознательного и, лишь достигнув ее, можно добраться, пусть в символической форме, до причин болезни и добиться излечения.
39
Опасение, что психическое состояние врача может отразиться на его пациенте, заставило Фрейда 80 лет спустя установить правило, согласно которому всякий будущий врач-аналитик обязан сам пройти курс психоанализа.