Именно с подобными схоластическими представлениями пришлось бороться Фрейду; несмотря на работы своих предшественников, он должен был вновь защищать правомерность самого понятия бессознательного психического.
В то время как представители одного направления придерживались концепции чисто органического бессознательного, представители другого, опираясь на открытия Рише{413}, признают, что психология — психология сознания или психология бессознательного — должна мыслиться как целое, быть самостоятельной наукой, отличной от науки, исследующей связи между мышлением и мозговыми функциями. И с этой точки зрения отношения между сознанием и бессознательным становятся объектом все более плодотворных исследований, область которых еще больше расширяется в связи с исследованием гипноза.
4. Бессознательное и гипноз
Для психологов этого второго направления (можно было бы даже сказать — школы) бессознательное выражается уже не только в случайных проявлениях, бессознательное становится для них активной и неотъемлемой частью психики. Но сначала мы должны вновь вернуться к гипнозу и его подлинному «значению».
Гипноз придал новое измерение психологии, которая ранее, до докладов Королевской комиссии{414}, была чисто «описательной». В этих докладах была сделана попытка доказать посредством ряда опытов, существует ли флюид или нет: к примеру, испытуемых посылали прогуляться по саду, где без их ведома одно из деревьев было намагнетизировано. Однако испытуемые так же легко впадали в транс и под любым другим деревом. Тем самым было, доказано, что действующей силой был не флюид, а воображение испытуемого. Нет необходимости подробно описывать здесь многочисленные и хорошо известные опыты членов Королевской комиссии. Их последователь Бертран продолжил опыты, стремясь определить, в чем источник внушаемости: в силе магнетизера или же в естественной предрасположенности испытуемого.
Эти опыты могут показаться примитивными, однако это был важный шаг в истории психологии: переход от описательной науки к экспериментальной.
Многим экспериментаторам XIX века не хватало критичности; подчас это были фанатики, одержимые мыслью о том, чтобы заставить академиков отказаться от своих позиций. К счастью, этого не произошло, ибо такой отказ предоставил бы полную свободу действий всем шарлатанам того времени. Нет необходимости подробно останавливаться на этой полемике, о ней можно прочитать в работах Бурдена и Дюбуа{415}.
Вот отрывки, которые представляются нам наиболее убедительными:
«…В сознании сомнамбулы после пробуждения ничего не остается, точнее, в нем сохраняется лишь некая скрытая ассоциация идей, которая вовсе не обязательно становится явлением психологического плана. Мы не знаем все те ассоциации, которые скрыты в нашей душе, мы не отдаем себе отчета в том, почему вид того или иного человека вызывает у нас грусть или радость»{416}.
«Если же, однако, во время сомнамбулического сна вы приказываете пациенту сохранить в памяти и после пробуждения все совершенные им действия, то после пробуждения мыслящая машина вступит в свои права, хотя во время гипноза она не могла не выполнять все те действия, мысль о которых ей внушалась. Она будет раскаиваться в том, что она совершила, умолять о прощении, стремиться к искуплению причиненного ею вреда, просить вас помочь ей своей силой и авторитетом. Если ей покажется, что вы колеблетесь, мыслящая машина разразится слезами, гневом и угрозами. Мыслящая машина вновь станет мыслящим, сознательным человеком, который возмущается тем, что оскорбили его как личность»{417}.
Берийон подчеркивает здесь саму возможность антагонизма между сознанием и бессознательным, то есть понятие конфликта, в котором обнаруживается одновременно и механизм неврозов, и подходящее средство их лечения. Это убедительно подтверждается наблюдениями Буррю и Бюро: