Фрейд первым перешел от механистического объяснения внушения к психодинамическому. Практикуя гипноз, он интересовался постгипнотическим внушением и счел его проявлением бессознательного. В дальнейшем в своей теории трансфера он объяснил влияние одного человека на другого проекцией фантазмов. Между тем он отказался от прямого гипнотического внушения, в котором видел посягательство на свободу больного и препятствие к познанию причины симптомов.
Остается, однако, другая форма внушения, а именно — непрямое и непреднамеренное, которое зачастую не отличают от гипноза. Фрейд определил его так: «Некий фактор, зависящий от психического состояния больного, воздействует без нашего ведома на результат всякого терапевтического процесса, осуществляемого врачом». А в другом месте Фрейд называет это внушение «доверительным ожиданием»{436}. Это внушение невозможно «дозировать или хотя бы контролировать силу его воздействия» (ibid., p. 15]. Однако благодаря трансферу им все-таки можно овладеть, то есть проанализировать, объяснить, устранить. Таким образом аффекты включаются в психотерапевтическое отношение, но под строгим контролем сознания. Фрейд считал, что тем самым он начинает эпоху «научной психотерапии».
Осознание и аффективность
Психоанализ был, несомненно, революционной теорией. Однако сегодня можно задаться вопросом, был ли он столь рациональной конструкцией, как это казалось его основателю. Не содержатся ли в нем некоторые аффективные моменты, не поддающиеся осмыслению и контролю врача?
Первый вопрос относится к реальности трансфера. Необходимо ли связаны с трансфером чувства пациента по отношению к врачу? Не могут ли они иногда относиться и к самой личности психоаналитика? Для Фрейда это не имело значения. Ныне мы в этом не столь уверены. Поэтому, если пациент действительно испытывает какие-то чувства к своему врачу, все стремления врача убедить его в том, что это вовсе не так, весьма напоминают прямое внушение. Сас считает даже, что подобные случаи свидетельствуют о настоящем злоупотреблении властью{437}.
В тех случаях, когда действительно возникает трансфер, психоаналитик помогает пациенту припомнить те или иные элементы своего прошлого, чтобы устранить трансфер. В принципе именно пациент дает материал для реконструкции своей собственной истории. Однако всегда ли так обстоит дело? Когда в истории пациента не хватает каких-то звеньев, не пытается ли аналитик сам их восстановить? Фрейд не прошел мимо этой проблемы, хотя и преуменьшил ее роль. «Опасность запутать пациента, внушив ему то, чему непозволительно веришь сам, конечно, сильно преувеличена»{438}.
В наши дни эти слова никого уже более не убеждают. Психоаналитик лакановской школы Франсуа Рустан подверг их строгой критике, усомнившись в самой «истине психоаналитической реконструкции»: «Без воспоминания или его дополнения — повторения, без работы, которую пациент должен совершить над вновь возвращаемым ему материалом, что останется от аналитического метода? Ничего кроме „излечения посредством внушения“»{439}.
А уж если психоанализ не вполне свободен от прямого внушения, то что говорить о внушении косвенном? Фрейд надеялся, что трансфер снимает эту проблему. Очевидно, что такой путь приемлем, только если и сам трансфер в свою очередь устраняется. Однако и в этом мы совсем не уверены. Трансфер далеко не всегда «разрешается» в конце лечения. Это же относится и к контртрансферу, хотя, конечно, его устранение в программу лечения не входит.
Роль эмпатии
Мы приходим, таким образом, к мысли, что непрямое внушение — это аффективная данность, не устраняемая при ее осознании. Она существует на архаическом доязыковом и досимволическом уровне, подобно отношению матери и младенца, которое в послевоенный период исследуют некоторые психоаналитики. Назовем здесь таких английских авторов, как Боулби{440}, Малер{441}, Уинникот{442}, Масуд Кан{443}, или таких американских, как Когут{444}, Кернберг{445}, Сиерлес{446}. В своих исследованиях они приходят в выводу, что между матерью и младенцем, устанавливаются те самые отношения слияния и симбиоза, которые вновь обнаруживаются в психоаналитическом отношении врач — пациент. Отсюда особое значение эмпатии в психоаналитическом лечении: слово «эмпатия» обозначает тесное аффективное общение, образцом которого служит первоначальное отношение матери и младенца.