Воскрешение внушения в философии
В передаче о гипнозе, подготовленной радиостанцией «Франс-культюр» в апреле 1980 года, Ален де Ми-жола заявил: «Гипноз умер». Такой приговор вполне могли бы вынести и многие его коллеги. Известно, что после Фрейда гипноз и внушение, как правило, оказывались за пределами психоаналитических исследований, его последователи, как ни странно, хранили на этот счет полное молчание. Среди тех немногих, кто нарушил этот заговор молчания, прежде всего Кьюби и Марголин{462}, а также Гилл и Бренман{463}. Автор этих строк еще в 1963 году писал: «Психоанализ, который вышел из гипноза и позволил лучше понять его, может в свою очередь быть прояснен с помощью гипноза»{464}. Недавно Жак Паласи возродил теорию гипноза на основе понятия «нарциссический трансфер»{465}. Как мы уже видели, Рустан ввел внушение и гипноз в психоаналитическую проблематику. Октав Маннони считает гипноз «революционной феноменологией, поскольку он противоречит всякому теоретическому знанию»{466}. По мнению Маннони, Фрейд ввел гипноз в психотерапию, но растворил его в смутном понятии трансфера. Между трансфером и гипнозом Маннони устанавливает родство, что в более широкой исторической перспективе позволяет вывести трансфер из одержимости: «Трансфер — это то, что остается от одержимости, он получается в результате ряда изъятий. Дьявол упраздняется, припадки остаются. Магический антураж упраздняется, „магнетизированные“ Месмера остаются. Упраздняется месмеровский чан, остаются гипноз и связь врач — пациент. Упраздняется гипноз, остается трансфер»{467}.
Для приверженцев психоаналитической ортодоксии установление такого родства, конечно, святотатство. Однако Рустан не без оснований замечает: «Вместо того чтобы изображать из себя испуганных девственниц, психоаналитикам лучше признать, что трансфер неслучайно возник из внушения и гипноза»{468}. Это наложило на трансфер отпечаток субъективности. Маннони считает, что трансфер именно потому и ускользает от научного взгляда, что это «поистине часть анализа, не поддающаяся теоретическому осмыслению»{469}. Рустан, однако, не разделяет эту точку зрения. Он считает, что Фрейд не дает теоретического объяснения трансфера, чтобы избежать сопоставления трансфера с одержимостью или гипнозом, тогда как подобное сопоставление — необходимое условие построения теории.
По мнению Рустана, «Фрейд не строит теорию трансфера именно потому, что для него субъективность всегда связана с солипсизмом»{470}, потому что он не понимает, «что не существует субъекта без межличностных отношений и именно отношения создают субъекта как другого»{471}.
Таким образом, пробыв так долго в тени, гипноз ныне вновь выходит на авансцену. Хотя загадка гипноза и не разрешена, придание ему новой роли уже поколебало несколько камней в фундаменте психоанализа. Всякая наука развивается путем переосмысления своих оснований. С необходимостью наступает момент, когда свод знаний должен быть разрушен, когда некоторые его составляющие должны быть изменены или заменены другими. По отношению к психоанализу это разрушение может быть произведено не только практиками психоанализа (они же одновременно и теоретики), но и людьми, не практикующими психоанализ, — эпистемологами и философами. Можно предположить даже, что, пожалуй, для этого больше подходит непрофессионал, ибо практикующего аналитика удержит от теоретических инноваций боязнь лишиться той практики, которая ему во всех отношениях удобна и выгодна.
В течение двух веков после того как Месмер ввел гипнотическое внушение в область научного эксперимента, оно неустанно возбуждало философские размышления. И это неудивительно, ибо гипносуггестия связана одновременно и с воздействием одного индивида на другого, и с отношением между психическим и соматическим внутри одного индивида. Восстанавливая в правах чувство, аффективность, месмеризм развивался на гребне мощной романтической волны, которая хлынула в Европу в конце XVIII века (Месмер приехал в Париж в 1778 году — в год смерти Вольтера). От философии до политики нередко всего один шаг, и, хотя сам Месмер политической деятельностью не занимался, некоторые его ученики — Бергасс, Бриссо, Лафайет — сыграли важную роль во Французской революции.