-Э-э-э! Ты такое прекращай! У меня это не принято!
Девушка застывает в недоумении, но Урия торопливо поднимает дочку с земли, уводит за собой на кухню. Подзываю старика к себе поближе:
– Смотри у меня… Станешь ей поблажки делать – самого накажу, и из управляющих выгоню.
– Да я всё понимаю, сьере Атти. Только она толком ничего не умеет.
– Значит, на поле. К остальным.
– Так и сделаю, сьере…
Уходит, но видно, что ужасно доволен. Ещё бы – дочку спас от позора, и пристроил к делу, да ещё за большее жалованье, и дома! Ну-ну, Хум. Я ведь проверю. И не дай, Высочайший, увижу, что семейственность разводишь… Будешь у меня бедный… Я ведь добрый то добрый… Но – до поры, до времени…
Глава 10.
…У моих ног валяются трое. В грязи, потому что осень, под промозглым дождём, таким противным и мерзким. Хум, бывший управляющий, связанный и беспощадно избитый, и его женщины – Урия и Илица. Со стороны, незнающий человек может и пожалеть несчастных, но не я. Сегодня у меня нет сострадания. Хум проворовался. От кого, но вот от вроде бы битого жизнью, прошедшего всякое взрослого сорокалетнего человека я такой подлости не ожидал, и потому сегодня состоится суд. Мой первый суд владетеля Парма. Всё началось с того, что после отправки очередной партии товара в Саль, неожиданно появился управляющий сьере Ушура с претензией: самогон оказался вовсе не такой крепкий и качественный, как я считал, поскольку каждую выгонку контролировал лично, да и совершенно сторонние содержатели харчевен и постоялых дворов вдруг начали продавать 'Слёзы Бога'. Да ещё по настолько демпинговой цене… В общем, мой купец не хочет брать товар, и к тому же собирается ославить меня, как лживого и нечестного человека. Я был просто шокирован подобным заявлением, и, предупредив матушку, немедленно велел оседлать жеребца и вместе с Гуром рванул в город… Дорогу пролетели за сутки, едва не загнав лошадей, и успели вовремя… Надо было видеть лицо Хума, когда я появился на дворе, бочку тут же вскрыли, я понюхал… И сразу понял, что произошло. Самогон был безжалостно разбавлен. Тут же, в присутствии сьере Ушура провели краткое дознание – методы полевого допроса были вбиты в меня намертво в Академии, и дед раскололся. Сразу и бесповоротно. Его погубила собственная жадность. Подержав в руках настоящие, просто невероятные деньги, старик заболел 'золотой лихорадкой'. Вначале он просто отливал по пути по три-четыре литра экстракта, разбавляя ключевой водой и сплавляя излишки своему знакомому трактирщику, у которого раньше работала Илица. Потом, когда всё прошло гладко два раза, одурел в конец и тупо развёл самогон на две больших бочки. Одну привёз сьере Ушуру, вторую отдал знакомому. Поскольку мой компаньон, сняв пробу, сразу заподозрил неладное, и срочно погнал ко мне гонца, старик решил дождаться средств от второго покупателя. Тот не имел таких оборотов, как уважаемый купец высшего разряда со своей торговой компании, зато обладал большими связями в городе и раздал товар по бросовой цене своим коллегам… В общем, Хума взяли с поличным, когда тот получал деньги. Ну и… А допрашивать в поиске или разведке приходится жёстко. Потому что времени нет. Но что сделано, то сделано. И поскольку виноват я, как хозяин нечестного человека, то и отвечать мне… Сьере Ушур в своём праве. И я не собираюсь его ни умолять, ни просить. Ни, тем более, скидывать цену. Хвала Высочайшему, что обошлось ещё так удачно. В том смысле, что воришку поймали почти сразу. Потому я молча оставляю испорченный товар купцу – его можно использовать, правда, увеличив пропорцию добавления в вино, забираю Хума с изуродованными, замотанными тряпками руками, куда я собственноручно вгонял колышки под ногти, и, привязав его к седлу, уезжаю с купеческого двора, привязав серва за шею. Я не прощаюсь. Ибо – виноват. И теперь придётся многое пересматривать из-за этой жадной твари, угробившей моё, и не только моё безоблачное будущее и спокойствие… Всё дорогу я гоню ублюдка плетью, несмотря на его вопли и стенания, не давая ему ни минуты роздыха и сна. Мой вороной силён, и отдохнув во дворе купца Ушура, движется спокойным шагом без передышки, волоча за седлом на верёвке почти не подающее признаков жизни тело. Дремлем оба, вместе с конём в придорожном лесу пару часов, потом сутки двигаемся до Парда…
Кер бросается к коню, начинает было ворчать и получает плетью поперёк лица. Тут же сожалею о том, что сделал, но уже поздно. Парень вскрикивает, не понимая, но увидев мою гримасу, мгновенно замолкает и начинает возиться с вороным, словно реактивный. А я зову сервов и приказываю запереть Хума до утра в подвале, стеречь, потому что если тот сбежит, то ответят мне головой… За три прошедших месяца я сильно изменился. Работа молотом, свежий воздух, отличная здоровая еда и, особенно, программа психоматрицы, дотягивающая бета-организм до физических кондиций оригинала, преобразили меня. Я прибавил в росте почти половину головы, плечи раздались, ну а умения никуда не делись. И потому любого, кто осмелится мне возразить, просто прибью на месте. Голыми руками…
… Видно, что сервы сообразили – дело нечисто. И злить меня не стоит, тем более, что вовремя высунулся Кер с багровой полосой от плети через всю морду лица… Словом, мгновенно перепаковали деда и запихнули в тюрьму под моей башней, до этого пустующую. Сами решили, кому, сколько стоять, и всю ночь не отходили от двери, пока я отдыхал после дороги, отъедался и спал, велев не беспокоить и допускать ко мне только матушку и Эрайю, у которой действительно оказался животик… Утром же приказал собрать всех сервов, вынести кресло, соорудить навес над ним, и когда всё было готово, стал вершить суд… Мужчины стоят без шапок, которые мнутся в жилистых руках. На покрывалах женщин блестят капли дождя, словно серебряное напыление. Я излагаю суть дела и обвинения. Потом поясняю, чего все лишились, и по толпе – у меня уже полторы сотни народа, пробегает зловещая волна ропота. До них доходит… У моих ног рыдают Урия и Илица, молят о пощаде, но вина слишком велика. Ни продажа самих должников, ни их имущества ничего не поправит. Хум украл наше общее будущее. И теперь придётся намного, намного хуже и тяжелее. Не только мне, я то властелин. И если что – то буду жить за счёт сервов. И именно им станет и голоднее, и тяжелее, потому что мои планы уже претворяются в жизнь, а новых рук не предвидится, и я должен буду получить средства на доведение до окончания всех затеянных мной строек за их счёт. А начато уже не мало – здание мануфактуры, где на половине поставят ткацкие станки, чтобы перерабатывать шерсть с двух сотен овец, пасущихся на лугах. А на второй… Там будет мастерская, где я планирую устроить настоящую металлобработку и штамповку. Поставить собственноручно изготовленные станки и прессы, начать переделку руды – это намного выгоднее, да и с помощью присадок можно варить металл с нужными мне свойствами. Кроме всего прочего – подводят под крышу строящиеся из кирпича конюшню, коровник и овчарню, плюс довольно большой свинарник. Ремонтируются стены замка и его строения. В общем, после уборки урожая и праздника в честь этого знаменательного события, как заведено в Фиори издревле, началась большая стройка. Будущее казалось безоблачным, и вдруг удар в спину… Я скрежещу зубами – какой то вонючий примитивный ублюдок… В округе, да и во всей Фиори вряд ли найдётся хозяин, так относящийся к своим сервам, стоящий за людей всей душой и телом, дающий им столько неслыханных в других местах благ… Воистину – доброта наказуема. Я относился к крепостным как человек двадцать пятого века, как подданный Империи, как её офицер. И они возомнили себя выше своего лорда. Проще – которого можно обмануть, подставить, обокрасть… И всё без последствий… Матушка прекрасно знает меня, и последний раз, когда я был таким мертвенно спокойным внешне, запомнила навсегда. Тогда мы чуть не расстались с ней навсегда… И теперь ей самой страшно от ожидания, чем всё закончится. Нет, она знает, что Хума накажут. Но как? Её руки мелко-мелко дрожат, словно досе Аруанн холодно. И это действительно так. Потому что страх вызывает такую же реакцию, как и холод… Мольбы женщин семьи вора бесполезны. А решение моё уже тщательно обдумано и сейчас я его оглашу. Встаю со своего кресла, нависая над виновником и его семьёй: