Рим жил в состоянии постоянной политической лихорадки, никто не был уверен в завтрашнем дне и в воздухе все время носился призрак повторения сулловой диктатуры и всех связанных с воспоминаниями о ней ужасов.
Особенно тревожна была вторая половина шестидесятых годов, когда на Рим надвинулся новый ряд осложнений в области внешней и внутренней политики.
Не успел еще Рим опомниться от ужасов рабской войны, как перед ним выросли новые жестокие перспективы. Необычайно обострился продовольственный вопрос, так как подвоз хлеба постоянно прерывался господствовавшими на море пиратами. Еще более осложнился он тем, что на этой почве политические честолюбцы и коммерческие спекулянты разыгрывали причудливые симфонии, то задерживая, то выпуская на рынок запасы хлеба. Все более грозным становился вопрос аграрный: появлялись все новые и новые аспиранты[108] на земельные наделы, шла бешеная спекуляция на земли, все увеличивавшая и увеличивавшая кадры безземельного пролетариата, готового служить кому угодно и для чего угодно. Наконец, на Востоке снова началась, на этот раз решительная, борьба с Митридатом под руководством Лукулла; всякое промедление здесь могло вызвать повторение событий 88 года.
Естественно, что в этой обстановке открывалось широкое поле деятельности для политических честолюбцев и карьеристов, более последовательных и более беззастенчивых, чем Помпей и люди его типа. Кадры их сторонников были готовы, налицо была и программа — старая программа демократической хартии. Не хватало только вождя, так как Сулла основательно почистил ряды демократов, устранив из них все талантливое и выдающееся. Случайно сохранил жизнь, однако, один из самых талантливых, которого Сулла, несмотря на его молодость, считал чрезвычайно опасным для дальнейшей судьбы своей конститущи — Гай Юлий Цезарь. В шестидесятых годах он постепенно стал выдвигаться на первый план политической жизни, принимая все более деятельное участие в ежедневной политической сутолоке форума и приобретая себе все большую популярность.
В конце шестидесятых годов обстановка сложилась особенно благоприятно для возобновления решительных действий со стороны демократов. Крупные уступки им сделаны были Помпеем уже в 71 году, когда он добивался консульства вместе с Крассом. Теперь наступил еще более благоприятный момент. Для борьбы с пиратами, а затем для окончательной ликвидации Митридата, уже сильно потрепанного Лукуллом, пришлось прибегнуть к обычному средству — создать экстраординарное командование. Около этого командования возгорелась жестокая политическая борьба. Носитель этого командования был предуказан — это был, конечно, Помпей. Но Помпею необходимо было не только получить командование: он добивался того, чтобы оно было действительно экстраординарным, то есть давало бы в его руки, по возможности, неограниченные полномочия. Идти так далеко сенату не было никакого основания, и Помпею пришлось широко пойти навстречу демократам и получить власть из рук народного собрания (67 г.).
Во время его отсутствия открывалось, по всем вышеуказанным причинам, широчайшее поле деятельности для Цезаря и его сторонников. Им надо было встретить Помпея по его возвращении во всеоружии. На этом фоне и развернулась сложная и запутанная история так называемого восстания Катилины, в первых этапах которого ясно видна рука ловкого политика, ткавшего ткань необычайно сложной политической интриги. Для нас этот эпизод — cause celcbre[109] тогдашнего Рима — интересен как показатель того, что и в это по внешности спокойное время, не отмеченное ни гражданской войной, ни массовыми политическими убийствами, должны были переживать и римское общество, и все население Италии.
Нити всей политической интриги того времени находились, несомненно, в руках Красса и Цезаря. Во что бы то ни стало им нужно было до возвращения Помпея упрочить свое положение в Риме, создать себе сильные кадры сторонников и, если возможно, получить в свои руки или в руки верных им людей надежную провинцию и сильное войско. Для этого необходимо было, прежде всего, чтобы высшие магистратуры оказались в руках преданных им людей. Так как положение было трудное, власть сената прочна и отношение Помпея к имеющему произойти далеко не несомненно, во всяком случае, вряд ли сочувственное, то оба лидера предпочитали держаться в тени и действовать через подставных лиц.