В то время как в 1696 году такие формулировки, как быть под высокою рукою в вечном холопстве[234], не предполагали цели скрыть от людей личное подданство, уже через несколько десятилетий обозначения российское подданство (впервые употребленное уже в 1722 году)[235], а также подданные российские (1731) продемонстрировали[236], какие изменения Петр I внес для отделения государства от правителя[237]. Конечно, в середине XVIII века все еще встречались отголоски личностного восприятия в употреблении таких формулировок, как быть в подданстве Его Императорского Величества (1741)[238]. Однако не позднее начала XIX века концепция связи подданства с государственной структурой, то есть «империей» или «троном», окончательно утвердилась: теперь подданные находились в подданстве империи Всероссийской (1802)[239] или оставались под покровительством всероссийского престола (1812)[240].
От подданства к протекции и покровительству
Процесс огосударствления был важнейшей, но не единственной тенденцией, оказавшей влияние на развитие концепции подданства в XVIII веке. Другие преобразования происходили в результате освоения (западно)европейских понятий и связанных с ними концепций раннего и позднего периодов эпохи Просвещения. К ним относился термин протекция. Это понятие, произведенное от латинского protectio (защита, охрана), один из многочисленных неологизмов, проникших в российское государство через украинско-польское языковое пространство и взятое на вооружение Петром I и его окружением, в российском контексте приобрело два значения[241].
С одной стороны, оно представляло собой этап подготовки к «абсолютному подданству». Если казахский жуз не желает точного подданства, писал царь Петр I в одном из наставлений своему переводчику Алексею Ивановичу Тевкелеву (1674–1766), то нужно постараться, невзирая на большие расходы до 1 миллиона [рублей], в письме обязать его вступить под протекцию Российской империи[242]. Конечно, остается открытым вопрос, что именно Петр I понимал под протекцией. Но очевидно, что казахам (Младшего жуза) необходимо было предоставить статус, который бы не предполагал обязательств, вытекающих из «полного подданства»[243].
С другой стороны, гораздо чаще российская элита употребляла обозначение протекция как синоним подданства, невзирая на иное толкование со стороны коренных этнических групп[244]. Обязательства, связанные с концепцией подданства, а также личное принесение присяги по собственной вере, выплата дани и предоставление заложников называли то подданством, то протекцией, то и тем и другим одновременно[245]. Тем самым вновь проявилась многовековая русская и российская традиция прагматичного и гибкого обращения с понятием царского подданства: неоднозначное употребление понятия протекции допускало его различные трактовки. Не было никаких критериев, которые указывали бы на разницу между протекцией и подданством. Более того, ни к чему не обязывающее взаимодействие плавно могло перейти в другую, значительно более тесную связь. Решающим с российской точки зрения оставался сам акт включения, а также связанное с ним притязание на длительные отношения. Обозначение и детали могли варьироваться[246].
И все же с появлением термина протекция в российском подданстве возник новый нюанс, который в последующие десятилетия значительно укрепил свои позиции. Восприятие мыслей Просвещения проявилось в том, что были введены такие новые термины, как покров и прежде всего покровительство. Эти новые понятия стали поздним следствием осуществленного при Петре I принятия парадигмы цивилизованности, которая еще будет подробно рассматриваться в настоящей работе[247]. С появлением новой парадигмы в российской имперской элите распространилось осознание себя как цивилизатора покоренных коренных этнических групп на юге и востоке и, следовательно, осознание своего долга вывести эти группы на более высокий цивилизационный уровень. Начиная с 1730‐х годов убежденность в необходимости выполнить эту задачу связывалась не только со стремлением принудить людей к якобы «наилучшему пути» для них, но и с попыткой склонить их к изменениям «изнутри».
235
Из записи А. Тевкелева по поводу высказывания Петра I о привлечении казахов в российское подданство // КРО. Т. 1. № 24 (1722). С. 31.
237
О значении Петровской эпохи для постепенного отделения понятия правления от понятия государства см.:
241
Еще П. А. Шафиров, Ф. Прокопович, Г. Ф. Долгоруков и Б. И. Куракин использовали понятие
242
Из записи А. Тевкелева по поводу высказывания Петра I о привлечении казахов в российское подданство // КРО. Т. 1. № 24 (1722). С. 31.
243
Даже несколько десятилетий спустя сохранились свидетельства того, что «протекция» и «подданство» терминологически различались. Например, в письме оренбургского губернатора Ивана Неплюева джунгарскому правителю Галдан-Церену говорится, что казах Абулхаир-хан сначала долгое время состоял «в протекции великих российских монархов», а с 1738 года стал «подданным по присяге» («торжественно присягал»). Письмо начальника Оренбургской комиссии И. Неплюева Галдан-Церену с требованием не вмешиваться в дела казахов, принявших российское подданство // КРО. Т. 1. № 95 (02.09.1742). С. 228–229, здесь с. 228. — Ногайские орды также просили в 1771 году Екатерину II о статусе протекции, но не подданства: «чтоб быть нам в протекции, а не в подданстве вашего величества». Цит. по архивному документу: Ногайско-русские отношения в XV–XVIII вв. С. 99.
244
По вопросу о том, как нерусские этнические группы на юге и востоке государства воспринимали свою связь с российским царством, в которое они вошли в результате «присоединения», см.:
245
Пример: хотя казахский Абулхаир-хан изначально просил о получении всероссийской
246
В заблуждение вводит тезис Трепавлова, согласно которому неологизм