Только минут через десять потрясенный журналист решился ощупать свои руки и ноги. «Кажется, я жив», — подумал он без большой уверенности. Затем возникла следующая мысль: «Удирать скорее, пока цел! » Но тут же ее догнала третья: «На этом можно заработать».
Теперь он боялся только одного: лишь бы его не опередили! Он рысцой побежал к своей машине, на ходу придумывая первые слова: «Молния вырвалась из его кулака! » Начало как будто броское. Следует добавить какой-нибудь мистики. На радио любят мистическое. Или завернуть насчет происков красных? Нет, лучше не стоит. Скажут, что я преувеличиваю их мощь.
Текст выступления был составлен по дороге на радиостанцию. Сообщение вышло короткое, но повторялось целый час беспрерывно. Во все уголки земного шара радиоволны доносили хриплый голос журналиста: «Сегодня на моих глазах погиб громовержец нашего века, повелитель молний! Молния вырвалась из его кулака. Есть грань, у которой человек должен остановиться, обнажив голову. Смертный не смеет поднимать руку на небеса. Разгневанное небо покарало безумца... »
В Москве, в своем кабинете, генерал Рокотов выключил радиоприемник.
— Разгневанное небо? — пробормотал он с усмешкой. — Ну ладно, пусть будет «разгневанное небо».
Глава двадцать пятая
МИР ЛУЧШЕ
За окном бежали телеграфные провода. Они обросли инеем и походили на толстые белые канаты. На каждый телеграфный столб надеты были снежные шапочки. Но больше всего мороз
потрудился в лесу. С удивительной тщательностью он украсил в белый цвет каждую веточку в отдельности. Нарядные белые гирлянды висели над пухлыми сугробами.
Валентин лежал на верхней полке и, уткнувшись подбородком в подушку, глядел в окно. Наволочка была чистая, как снега снаружи, немножко жестковатая от крахмала. Колеса стучали деловито и бодро, они охотно подтверждали каждую мысль Валентина. «Повернули на юг», — думал Валентин, вспоминая карту. «До-ро-га пря-мая», — соглашались колеса. «В Москву приедем к празднику», — думал Валентин, а колеса твердили: «Та-кая у-дача, та-кая у-дача». И добавляли на каждом стыке: «То-ро-пись, то-ро-пись! »
Валентин наслаждался возвращенной жизнью. Привычные пустяки умиляли и радовали его. Как хорошо, что опять он слышит стук колес, видит провода, похожие на толстые канаты! Как хорошо, что подбородком он ощущает суровую наволочку! И может вдохнуть, а потом выдохнуть, дышать, сколько хочется, дышать, как все люди, дышать и дышать — какое прекрасное времяпровождение!
Вагон между тем жил своей жизнью. Пассажиры знакомились, играли в домино, раскладывали на салфетках крутые яйца, пирожки и соль в спичечных коробках, рассказывали друг другу о своих делах и заботах. А колеса поддакивали: «Ра-бо-тай-те! Ра-бо-тайте»!
В коридоре кто-то говорил громко и убежденно:
— И напрасно вы думаете, что цветы— забава. Цветы — это мед, цветы — это лекарство, цветы, наконец, школа, где растут садоводы-мичуринцы. Ребятишки посадят семена — у тебя вышел красненький цветок, у меня — синенький. Почему? Задумаются... и возьмутся за книги. А воспитание вкуса, порядка, аккуратности? Нет, уважаемый, цветы — это целая академия. Обязательно нужен специальный закон о цветопосадках.
Валентин узнал голос соседа по купе. Только что любитель цветов сидел напротив, внимательно наблюдая, как Кудинова помогала Валентину забраться на полку и заботливо укрывала его одеялом. А когда молодая женщина вышла за дверь, он весело подмигнул Валентину: «Добрая у тебя хозяюшка! С такой не пропадешь! »
Валентин покраснел и смолчал. Нужно ли объяснять посторонним, что Кудинова не «хозяюшка»? Кудиновой это будет неприятно. Ведь догадливая Зина не ошиблась.
И выяснилось это тоже благодаря Зине. Неделю тому назад, перед отъездом в Москву, она зашла проститься. Мария Васильевна, по обыкновению, не пустила ее к, «впечатлительному» больному, но прощальную записку отнесла.
— Томится девушка, — сказала Кудинова, передавая сложенный листок.
— Увы, нет, — вздохнул Валентин не без горечи. —Мы с ней только товарищи.
— Только товарищи? С такой хорошенькой? Что-то не верится. Как же вы устояли?
— Я немножко любил ее прежним сердцем. Но она предпочла другого. А мое второе — новое— сердце принадлежит только вам, — галантно сказал Валентин.
Сдвинув тонкие брови, Кудинова пытливо заглянула в глаза Валентину.