Но Глебычев оказался в меньшинстве. Ученый совет принял решение: «провести опыт... ассигновать на него...» Кровь бросилась в лицо Валентину, когда он услышал сумму. Такие средства — им! А если впустую? За всю жизнь не отработаешь. Легко было уверять Сергея: «Конечно, ток пойдет». Легко было отдать два года своей жизни. Но взять у народа такие деньги и обещать успех! Полно, уверен ли сам Валентин, что ионосфера не преподнесет неожиданностей?
Потом в их жизнь вошел знаменитый конструктор Иринин, худенький, большелобый, с седыми висками. Он просмотрел чертежи Новиковых — четырнадцать листов с перечнем деталей, подсчетом веса и стоимости, — болезненно морщась, как дирижер, услышавший фальшивую ноту. «А центр тяжести? — простонал он. — Вы же опрокинете ракету на старте».
Начались дни, вечера и ночи совместной работы. Иринин нервно давил папиросы в пепельнице, листал книги, барабанил пальцами по стеклу. «Никуда не годится! — вздыхал он. —Хитроумно и сложно! Все сложные машины непрочны. Конструкция должна быть проста, проста, как пушкинская отрока, так проста, чтобы любой дурак сказал: «Над чем же вы голову ломали? Так и надо было делать с самого начала».
— Никуда не годится, — вздыхал он через неделю. — Неуклюже! Топорно! Конструкция должна быть изящна. Некрасивые птицы не летают —это закон природы. И некрасивые самолеты тоже не летают, уверяю вас.
Наконец проект составлен. Но надо еще воплотить его. Новиковы познакомились с гулкими заводскими цехами, наполненными металлическим лязгом и запахом сварки. На одном заводе дело не ладилось. Цеховой инженер попросил Валентина выступить перед рабочими...
Рабочие им поверили, ученые поверили, тысячи людей из-за них трудились, народные деньги они истратили...
Неужели зря?
Вокруг ионоплана шла обычная предотлетная суета. Подъезжали и отъезжали грузовики-цистерны, сновали рабочие и техники, перекладывали какие-то ящики, что-то еще проверялось, исправлялось, перемещалось. И всей этой работой распоряжался широкоплечий басовитый полковник Рокотов. Это был известный полярный летчик, в прошлом герой рекордных перелетов. Сейчас он стал сед и грузен, из чемпиона превратился в тренера, сам не летал, но снаряжал все важные перелеты.
Рокотов ступал по земле уверенно, несколько тяжеловесно, говорил веско и коротко.
— Прошу в кабину, — сказал он Новиковым. Его «прошу» звучало, как приказание.
Небольшая цилиндрическая кабина была заполнена ящиками, баллонами, приборами, механизмами. Возле круглых окон стояли два вращающихся кресла. Перед ними располагались пульты с разноцветными кнопками.
— Термометры. Радиопередатчик. Локатор, Спектрограф. Счетчик космических лучей, — показывал Рокотов. — Вот справочники. Тут журнал наблюдений. Графы заготовлены, вам остается только заполнять их. Вот скафандры. Просим не снимать для безопасности. Рукавицы мягкие, в них можно работать. В ящичке — НЗ—шоколад, консервы, фруктовые соки, термос с бульоном, другой — с кофе. В этой коробке пирожки, жаренные в масле. Ваша тетя, Валентин Николаевич, сообщила, что вы предпочитаете домашние пирожки, и изготовила их лично сегодня утром.
Валентин густо покраснел.
— Я очень благодарен... Но зачем же такое беспокойство? Право, я мог обойтись...
Рокотов строго взглянул на Валентина, как будто хотел сказать: «Я вам не любезности делаю, молодой человек, а организую полет особой важности. У нас высокий класс обслуживания».
А у Валентина в голове все вертелось: вдруг полет отменят в последнюю минуту, вдруг обнаружится трещина и придется ремонтировать обшивку, вдруг у него поднимется температура и врач не разрешит лететь?
Только когда снаружи захлопнули герметическую дверь, и прочная металлическая стенка отделила Валентина от остального мира, он успокоился. Так или иначе, годы предположений кончились. Через несколько минут они будут в ионосфере и узнают наконец, пойдет ли ток или нет?
До старта осталось сорок секунд... тридцать. секунд... двадцать... десять... Голос диспетчера в наушниках смолк. Метроном отстукивал последние секунды: так, так, так... или это кровь стучит в ушах? Палец Тулякова потянулся к стартовой кнопке...
В путь!
Взревели газы, корпус мелко задрожал, кабина наполнилась грохотом. Валентина так и прижало к сиденью, как будто кто-то сильный бросил его на обе лопатки и завалил подушками. Ни подняться, ни пошевелиться, ни вздохнуть. Рот раскрыт, глаза вылезают...