— Всё в порядке, они на нашей стороне!
Её шёпот услышали лишь те, кому следовало расшифровать происходящее. Тални облегчённо вздохнул — слова Луна показались ему куда менее обнадёживающими, чем было на самом деле. А, сколь огорчительным ни является разлад с Риулом, но от своего суждения отступать не намеревается.
В свете факела на ложе фигура накрытого тёплыми серыми покрывалами человека смотрится мрачным напоминанием о скоротечности всего сущего. Шамул приподнял отяжелевшие от слабости веки.
— Признаться, уже наслышан. И кого же ты там приволок к нам? Стоит обсудить твоё воззрение на казус, — устало отметил бывший предводитель. С их последней встречи будто бы минуло много лет. Морщины словно бы глубже впились в посеревшую кожу.
— Тебе уже сказали, что она григстанка, я прав? — уточнил ученик. Надо отыскать необходимые фразы для объяснения.
— Да-да… И то, что ты назвал её безумной, тоже. И то, что она красива, разумеется. Безумная григстанская красавица… И Дитя Леса принял вашу сторону… Это всё правда? — и ведь редко используемый статус Кама озвучен скорее всего неспроста… Согласно легендам, сами Духи Леса породнились с ним и подсказывают изредка истину и… удачу.
— Да. Она пыталась покончить с жизнью, чтобы успокоиться. Её кто-то заставлял наблюдать за истязаниями нескольких человек. Не знаю, зачем, но теперь девочка с трудом понимает происходящее. Ей нужна помощь. Она не хочет возвращаться обратно, скорее убьёт себя.
— А мнение твоего друга таково же? — поинтересовался Аюту.
— Нет, — нехотя признал Ланакэн.
— Я хотел убить её. Я не прав, но… это слишком уж… Привести её сюда! — прямо ответил Соул, недовольно поёжившись в углу: совсем не хотелось признаваться в жестокой слабости.
— Хороший друг. Не согласен более чем абсолютно, однако встал плечом к плечу, когда потребовалось защитить незнакомку из чужого рода. А могу я посмотреть на этого то ли монстра, то ли доброго духа? — измученно вздохнул учитель. Его бледные черты приняли сосредоточенное выражение. Нгдаси неприязненно подтолкнул к нему девушку, ожидавшую в соседней комнатке. Бедняжка смущённо остановилась в паре шагов от постели больного. Потупилась, не смея глянуть на столь уважаемую здесь личность, не представляет, какую роль способны сыграть её слова, а про себя давно уже убеждена: вскоре кто-нибудь произнесёт приговор, и гибель, наконец, успокоит неровно бьющееся сердце. Теперь уже сомневается в правильности собственного импульсивного поступка. Не из-за большой вероятности близкой кончины. А из-за осознания навлечённой беды на сжалившегося незнакомца. Однако в воздухе вновь повисло ожидание. Наконец Шамул попросил:
— Подойди ко мне, малышка! Не бойся! Я хочу досконально рассмотреть тебя, а сил вглядываться у меня уже нет.
Посетительница несмело приблизилась вплотную и склонилась над старцем, ожидая дальнейших распоряжений. Бывший предводитель дотянулся и деликатно привлёк головку гостьи как можно ближе к себе:
— Что же гнетёт тебя, дитя?
Хрипло вздохнула, почти всхлипнула, поднимая несмелый взор на почитаемого здесь судью. Он научился многому, в том числе и разгадыванию чужих мыслей и эмоций. Глубина её страданий заставила старика грустно кивнуть собственным размышлениям. Успокаивающе провёл ладонью по детски нежной щеке и едва слышно отметил:
— Сложно смотреть широко открытыми глазами туда, куда все смотрят сквозь пелену. Больно душе бывает. Печально, но что поделаешь. Однако… Стоит ли всё кардинально менять? Как ты думаешь?.. Не знаешь… А я знаю… Может, сменишь невыносимое, на ещё более тяжкое, однако там может что-то отыскаться, от чего самое большое мучение станет легче из-за цели. Запомни! И запомни просьбу мою последнюю… Много он пережил от твоих сородичей, однако тебя спас. Видимо, куда больше других рассуждать способен. Только у него никого не осталось, быть может, кроме тебя. Позаботься о Ланакэне Осилзском. Он и сам не предполагает, как ты ему нужна! Больше просить тебя мне не о чем. Иди! Моё распоряжение будет однозначным. Покойника не ослушаются поначалу.
Поклонилась и вышла, покусывая мягкую губу. Не смогла облачить ни в единое слово переполняющие чувства. Мудрец долго о чём-то думал, а затем громко, на сколько хватает сил, позвал:
— Риул! Ты же здесь где-то!
— Да, предводитель! — с готовностью отозвался из своего угла Шоу. Он весь разговор простоял в сторонке, откинувшись на стену и скрестив руки на груди. Судя по сумрачному настрою, искренне раскаивается, что успел уже привязаться к не настолько и давно влившемуся в ряды подчинённых Аюту пахарю. После всего его мучит глубокое разочарование в том, кем искренне восхищался, и колкая обида за сбитого с правильного пути опекаемого последние годы юношу.