И тут раб умолк, осознав: смотрит в бледное лицо Осилзского, полное сострадания. Там, при поединке в Сальвале, выяснилось — гордый и сильный лидер тоже рождён на фермах! Почему-то от этого знания слёзы сразу же высохли. В полумгле мучители не заметили, как, нарушив приказ Ланакэна, от царящей под деревьями тьмы отделилась стремительная фигура и торопливо накинула на израненные плечи человеческого слуги плащ. Джаушу встал, недоверчиво коснулся щёк Тални, нежно погладил его по груди и неожиданно упал ему в ноги, страстно целуя обувь в сумасшедшем порыве восторга. Кама оторопел, не имея возможности отпрянуть, ибо несчастный держит изо всех сил, на какие ещё способен. Наконец остановившись, избитый паренёк протянул ладонь и тихо принялся канючить:
— Оружие! Дай мне какое-нибудь оружие! Хозяин мне задолжал малость! Дай! Что хочешь сделаю! Дай! Прошу, дай!
Нерешительно протянув ему свой кинжал, младший спутник герцога сумел-таки высвободиться. А пленный прижал клинок к себе обеими руками и медленно побрёл к костру.
— И ты смеешь, грязное животное, нарушать покой своих господ? — гневно взвился григстанин, подскакивая навстречу.
— Мне больно… Особенно внутри… Так больно! — жалко пролепетал ему раб и всем своим весом вбил лезвие в грудь истязателя. В зелёных глазах успело появиться лишь выражение удивления, а сердце уже остановилось, пробитое насквозь. Когда убитый упал на землю, из горла полоумного от счастья человека вырвался совершенно неуместный весёлый смех. Это звучало настолько страшно, что на мгновение все способны стали лишь молча созерцать. А сумасшедший развернулся и снова бросился в заросли.
— Тални! Поймай его! — коротко приказал Осилзский и кинулся на приходящих в себя врагов, решив «забыть» о том, как проигнорирована прошлая команда. Ему наперерез вскочил григстанин, ловко успевший отразить стремительную атаку человека. Их клинки словно бы сплелись, добавив искр к пространству у костра. Ланакэн осознал: столкнулся с неординарным воином. Шоу схлестнулся с другим. Риул решительно действовал одними кинжалами, ловко перехватывая короткий меч ими снова и снова. У от природы довольно эмоционального картографа за день порядком накопилось ярости. Вот и выпустил её на волю, словно ядовитую змею, в очередной раз метнулся на своего противника и провернул клинок в нём на уровне пояса. Мог бы ударить и выше, лишая жизни сразу, однако увиденное ещё слишком тяжким грузом лежит на чувствах, не позволяя рассуждать трезво. Обернувшись, обнаружил: предводитель сумел рубануть с достаточной скоростью, рассекая корпус до самого сердца. Подойдя к юноше, который недавно единственный здесь позволил себе проявить жалость к слуге, наследник Аюту размеренно заговорил:
— Мы никогда не брали вас в плен просто так. Никогда не пытали кого-либо ради развлечения. Не нарушали Законов Разума, в отличие от вас. И кто же здесь разумен? Ты видел это. Ты понял, кажется.
Но молодой кандидат стоял напротив с полными отчаяния и горя глазами, не желая слушать голос рассудка. Для него осталась лишь горечь утраты. С его губ сорвалось чуть слышное:
— Это был мой брат, человек! Мой брат!
И он ринулся с неожиданной скоростью, буквально подавляя своей ловкостью. Однако… Столь безумный темп долго выдержать и сам не смог. И вот, лезвие с едва различимым гулом прорезало воздух и впилось в шею соперника. Голова упала, остановив поединок. Ланакэн тоскливо вздохнул и попытался вытереть забрызганный лоб. Рядом раздался сочувствующий вопрос Раста:
— Хотел оставить его в живых?
— Он здесь единственный проявил сострадание. Единственный, кто не находил смысла садизму. Мне жаль. Действительно жаль, — отозвался герцог. Бой закончился. Гаур уже успел даже убрать клинки.