Черносотенец Крутояров сообщает, что мужиков и рабочих нужно заковать в кандалы, железо, а всех жидов — утопить в Москва-реке:
«Чужие — по домам! А жидочков окрестим: сгоним со всей России, и… в Москва-реке есть такое местечко. Крутой поворот, а там — омут. И в крещенский мороз мы пробьем прорубь крестом. <…> Под звон колоколов всех сорока сороков торжественно <…> окропим их святой водицей и пусть поплывут к праотцам».
Для властей же Крутояров предлагает железную клетку, обитую изнутри острыми гвоздями: «Как только мы вернем Россию русским, мы закуем в нее Ленина и Троцкого… и впряжем в нее Совнарком… и Совнархоз… и ВЦИК… и ЦИК… и… и… и ЦК… и ЧК… и… и… черта и дьявола, и весь ныне царствующий дом и его верноподданных, антихристово племя. И повезем их по городам и селам…»
Антиеврейство героев различно: от жестоких планов черносотенца Крутоярова до снисходительной усмешки молодого дворянина Николая. Но бесспорно органичное объединение вокруг и по поводу антисемитизма и «интеллигента»-актера, и завзятого черносотенца, и отпрыска дворянской фамилии. На антипатии к евреям, пусть по различным поводам, сходятся все (если актер «всего лишь» употребляет невиданную {286} формулу — «карьера бога», а дворянин «голубой крови» с презрением упоминает «еврейских буржуйчиков», то черносотенец сладострастно мечтает о предании «жидов» лютой смерти). В одном эпизоде представлены, пожалуй, все важнейшие оттенки антисемитских настроений, воедино связаны три центральные антиеврейские темы: традиционная (жиды-христопродавцы, распявшие Христа); остро актуальная тема нового государства («новому богу» Марксу служат «еврейские буржуйчики», засевшие в центральных органах власти) и, наконец, тема «великорусского шовинизма» (или, как это называется сегодня, ксенофобии) — «Россия для русских».
Пьеса была быстро (точнее — на следующий после премьеры день) запрещена к представлению: по-видимому, в ней были преданы гласности и в самом деле распространенные антисемитские позиции, выговорены реальные умонастроения, существовавшие в российском обществе.
Еврейская тематика как новая и «экзотическая» привлекла внимание массовой публики несколько раньше. Уже в 1910-е годы «возник довольно крупный интерес читателя к еврейской — преимущественно бытовой — литературе. Начали переводить неведомых прежде русской публике авторов, мало того — сами еврейские авторы начали специально писать для русских журналов и издательств, став таким образом гражданами русской литературы»[279], — свидетельствовал критик.
Драматургические сочинения, в которых еврейская тема обозначена уже в заглавии: «Товарищ Цацкин и Ко: Комедия из жизни современного еврейского местечка» А. Поповского, «Зейф и Кац» («Господа нэпманы») А. Ланского, «Сусанна Борисовна» Д. Чижевского, «Торговый дом „Грынза и сыновья“» А. Насимовича и пр., — появились в 1920-е годы.
Часто «еврейство» фиксировалось в именах и фамилиях персонажей, вроде Крайский («Гляди в оба!»), Орский («Луна слева»), Гарский («Партбилет»), Вольский («Спецы»), Сарра Акимовна («Штиль») либо Гитана Абрамовна в ранней редакции «Зойкиной квартиры», доктора Шнейдер («Волчья тропа») {287} и Яков Ямпольский («Огненный мост»), биржевик Шульман, кассир Хацкелевич, маклер Бортик и пр. И тогда от театра зависело, настаивать на национальности героя, акцентируя это в актерской игре, либо, напротив, приглушать этот смысл. Скажем, при постановке А. Д. Поповым булгаковской «Зойкиной квартиры» в Театре им. Евг. Вахтангова Зойке (которую играла Ц. Мансурова) наклеили огромный нос, утрированно подчеркнув национальность героини, раздосадовав драматурга[280].
Появляется немало пьес «из еврейской жизни», где, помимо персонажей-евреев, в сущности, никого больше и нет, — например, «Статья 114-я Уголовного кодекса» Ардова и Никулина («Комедия в 3-х действиях из советского быта»), «Товарищ Цацкин и Ко» Поповского и др.
Может показаться, что автор данной работы в эту минуту уподобляется недоброй памяти заведующему отделом кадров советских времен, вдумчиво отыскивающему вредоносный «5-й пункт» в анкетах сотрудников. Но не будем забывать, что все элементы пьесы — отобраны, продуманы, взвешены. И свободных радикалов, по оплошке драматурга залетевших в художественное пространство произведения, быть не может. Имена и фамилии героев, безусловно, семантически нагруженный, выразительный и, конечно, неслучайный элемент драмы.
279
280
«А „героине“, Зойке, нос наклеили. Зачем? Она гораздо лучше без носа. Я в крайне раздраженном состоянии».