К середине 1920-х годов драматургическая тематика меняется: вслед за изображением Гражданской войны и споров о том, возможен ли в России возврат к прежнему, авторы драматических сочинений обращаются к проблемам, порожденным нэпом. Как именно эволюционирует еврейская тема и какие проблемы обсуждаются на этом материале?
Прежде всего в пьесах появляется целая галерея нэпманов, причем львиная доля персонажей этого типа — евреи (среди которых есть и предприимчивые женщины): булгаковские Борис Гусь-Ремонтный и Зойка Пельц («Зойкина квартира»), Семен Рак («Воздушный пирог» Ромашова) и Софья Павловна («Золотое дно» Воиновой), уже упоминавшиеся нами Магазаник и Бузис («Статья 114-я Уголовного кодекса» Ардова и Никулина).
«… „Новая буржуазия“ в СССР в 20-е годы оказалась в значительной мере еврейской, — пишет современный исследователь. — В декабре 1926 года каждый пятый частный торговец страны был евреем… <…> Из 2469 крупных столичных нэпманов 810 были евреями»[283].
Какие позиции обрисовываются по отношению к «еврейской теме» в эти годы?
Прежде всего официально антисемитизма в Советском государстве не существует, и драматурги представляют соответствующую точку зрения. Но для множества героев расхождение между официальной позицией власти и реальным положением дел не является секретом. Выразительно обрисовывает ситуацию герой пьесы «Ржавчина» Киршона и Успенского, нэпман с исконно русскими именем и фамилией Петр Лукич Панфилов.
{293} Панфилов разговаривает с литератором Силиным, насмехаясь над ним:
«… дрянь написал какую-то, выругали тебя, а ты сейчас: „критика еврейская“.
— А тебя, Петр Лукич, еврейство не донимает?
— Нет, господин писатель, евреи — первые мои друзья».
И Панфилов объясняет литератору, отчего он любит евреев: потому, что их ненавидят больше, чем его.
В 1919 году, в Гражданскую, герой вез товар в поезде «в доле с иудеем Лифшицем». На поезд напали махновцы, вывели на расстрел «жидов и комиссаров». Лифшица убили, и его товар достался Панфилову.
Сейчас он успешно торгует, а когда покупатель жалуется на дороговизну — Панфилов кивает на торговлю Шеломовича — он-де цены задирает, «жидовская морда, нэпманье проклятое». В результате покупатель берет товар задорого у русского Панфилова и уходит, разозленный на «жидов».
Панфилов продолжает: «Вот хотя бы в театры пойти. Кого там показывают: Семен Рак — еврей, в парикмахерской пьесе, в „Евграфе“, нэпман — еврей. На „Зойкиной квартире“ — еврей. Как нэпман — еврей, как еврей — так нэпман. Люблю евреев».
Русский торговец уверен в естественной ненависти к нему окружающих, нуждающихся во «враге». Важно, что эту ненависть возможно переадресовать. Таким образом, еврейство из национальности превращается в функцию. И евреи прекрасно подходят на эту роль «чужака», «врага». Антипатия к чужому и успешному объединяет многих. (Ср.: «Герою, даже в архаическом повествовании, противостоят другие фигуры, как-то с ним соотнесенные. <…> Речь <…> идет <…> о противопоставлении „своего“ и „чужого“, „космоса“ и „хаоса“ <…> демонизм связан генетически с „Хаосом“»)[284].
В «Ржавчине» Киршона и Успенского приспособленец и подлец Прыщ начинает антиеврейский анекдот («Рабинович вынимает деньги…»). В «Интеллигентах» Пименова, рассказывая еврейский анекдот, входит «прогрессивный» герой, рабочий Иван Попов. Александр Спелицын, сын профессора, замечает ему:
«Нехорошо, нехорошо еврейские анекдоты рассказывать…
{294} — Только тебе, ей-богу… Да это все сами евреи и сочиняют.
— Да, известно, что антисемитизм распространен главным образом среди евреев…», — соглашается Александр.
Важно отметить, что среди персонажей, рассказывающих антисемитские анекдоты, и герой-интеллигент, и «темный» неразвитый рабочий, и образованный молодой человек из хорошей семьи, и черносотенец из дворян, местный хулиган и комсомольский вожак. В отношении к евреям они едины.
С нескрываемой нелюбовью, смешанной с завистью, во многих ранних советских пьесах описаны еврейские персонажи, удобно расположившиеся в новых условиях жизни. В длинный ряд выстраиваются пьесы с героинями-еврейками, «умеющими устроиться», практическими, умело достигающими своих целей, вертящими в своих интересах бесхитростными — и, как правило, русскими — персонажами мужского пола[285].
284
285
Здесь и прожигательница жизни Рита Керн из «Воздушного пирога» Ромашова, и порочная жена нэпмана Наважина Инна Семеновна из «Вредного элемента» Шкваркина, и хваткая Софья Павловна из пьесы Воиновой «Золотое дно», и коварная Сусанна Борисовна, умело подчиняющая себе простодушного коммуниста Мужичкова в «Сусанне Борисовне» Чижевского, и нелепо-претенциозная секретарша Блюм из «Линии огня» Никитина, и две решительные и эгоистичные коммунистки из пьесы «Инга» Глебова — директор фабрики Инга Глизер и ее подруга, женорганизатор Мэра Гурвич, и «свободная женщина» Роза Бергман, секретарь газеты «Маяк коммуны» из пьесы Ромашова «Конец Криворыльска».
В «Штиле» Билль-Белоцерковского делец из купцов Коновалов женат на Сарре Акимовне, вульгарной женщине с интонациями местечковой выжиги. Коновалов осведомлен о том, что рекомендуется предпринимателям в новых условиях и что нет. «Жена — еврейка. Кто тебе разрешил?»
В «Дороге цветов» Катаева самоуверенная Вера Газгольдер без каких-либо душевных сомнений атакует мужчин, с каждым последующим мужем улучшая свое материальное положение.
В пьесе «Вредный элемент» Шкваркина выведено еврейское семейство — любвеобильная жена московского нэпмана Инна Семеновна Наважина, ее подруга Роза Яковлевна, любовник (секретарь мужа) Гравич, наконец, ее киевские родственники.
Инна Семеновна (Наважина) звонит «мадам Столбик»:
«Роза Яковлевна, здравствуйте… Вы слышали, какой у меня ужас? Я только вчера узнала, что мужа посадили в Б. И хотят увезти. Что? Трамвай Б? Трамвай здесь ни при чем. В „Б“. Ну, как вы не понимаете. Ну… (оглядывается)… в Бу-тыр-ки. (Пауза.) Как, вашего мужа тоже? Ну, слава богу! То есть я хочу сказать, что со знакомыми все-таки приятнее».
Из Киева приезжает брат Инны Семеновны с женой (Сергей Семенович и Анна Михайловна) специально для того, чтобы познакомиться с Наважиным {295} и начать вместе с ним некое дело. Анна Михайловна шепотом заговаривает о Никитском бульваре как средоточии разврата («По лицу было видно: про мерзость спрашивали», — возмущен актер Щукин, волей случая попавший в дом Наважиных). Очевидно, Никитский бульвар был в то время известен как место, где собирались женщины легкого поведения.
Сергей Семенович хочет «наладить товарообмен с заграницей помимо таможни. Так сказать, в Европу прорубить окно». Речь идет о партии опиума. Кроме того, герой «намерен организовать в Петрограде и Москве целую сеть китайских домиков, с женской прислугой, конечно. Персонал подберем — вот. Бедные девушки из интеллигентных семейств. Исключительно хорошенькие — понимаете?» То есть, как и заглавная героиня булгаковской «Зойкиной квартиры», намерен заняться организацией борделей.