В «Огненном мосте» Ромашова уставший герой «склоняется без чувств над столом», но другой персонаж, доктор Ямпольский, оптимистически восклицает: «Разве в такое время можно умирать? <…> Жизнь еще только начинается».
Новую жизнь начинают не только люди (герои), но и целые города, и вся страна. Затхлый провинциальный городок с выразительным {404} названием Криворыльск переименовывается, и «молодой Ленинск <…> смело вступает в первую фазу своей новой жизни!» (Ромашов. «Конец Криворыльска»). Но куда денутся «кривые рыла» обывателей, продолжающих жить в переименованном городе?
Наряду с жизнью, только что начавшейся, драматурги говорят о жизни отложенной: множество героев пьес пока еще не живут, а лишь готовятся жить. Отдельная человеческая судьба не просто занимает меньше места, но прекращается. Так, отложена жизнь комсомолки Луши, она еще не наступила:
«Еще поработаем и… ой — ой — ой! Наступит жизнь самая настоящая» (Майская. «Случай, законом не предвиденный»).
Далее, драматургическая метафорика свидетельствует о еще одном необычном качестве времени советских пьес: оно не линейно, то есть идет не из прошлого в будущее, а способно прихотливо изменять направление движения:
«По нескольку раз рождаться стали люди. А старости вообще не существует. <…> Наша молодость и счастье еще впереди», — заявляет красный командир Гулин (Ромашов. «Бойцы»).
Время советской драмы демонстрирует и свою управляемость, им возможно манипулировать, оно полностью подчинено людям в волшебной советской стране. «Время, вперед» — замечательно найденная Маяковским формула «пришпориваемого» людьми, необычного времени социализма. (Крылатая строчка поэта стала заголовком известного романа Катаева.) Здесь и характерная интонация команды, и желание «выскочить» из настоящего, как из состояния «худшего» в «лучшее»[431]. Но это означает, что время социалистической действительности фиктивно, нереально, другими словами, неисторично, оно выдает свою утопичность. Один из немногих авторов тех лет, остро ощущавших смысловые подтексты {405} идеологических призывов, Шкваркин в «Лире напрокат» иронически обыгрывал подобные, становящиеся привычными, формулы, обнажая фантастичность лозунгов управления реальностью: «Я раскаиваюсь в аристократических предках и надеюсь личным трудом завоевать пролетарское происхождение», — обещает героиня.
Присутствует здесь и еще один важный аспект: экспансия производственных планов советской пятилетки, распространенная на реальность в целом, становилась безумной попыткой не просто заглянуть в будущее, но и сделать его точь-в-точь таким, каким оно видится из сегодняшнего дня. То есть умертвить еще не протекшее время, свернуть и «закуклить» его.
Центральные персонажи новых драм равновелики богам, останавливающим солнце, способным повернуть время вспять, либо, напротив, заставить его двигаться быстрее.
Вот как пишет драматург диалог мужа и жены, только что потерявших ребенка:
«Ирина. <…> Я потеряла чувство движения. Как во сне: что-то движется мимо меня, а я простираю руки и не могу пошевельнуть пальцем. <…> Я чувствую мертвую зыбь под ногами. Все пошло кругом. <…> Дважды два — пять. Вот моя логика. <…> Была тоска и ненависть, была вера, Лаврентий. Радость победы и наше солнце.
Хомутов. Солнце ближе к нам с каждым днем, и мы скоро научимся управлять солнцем» (Ромашов. «Огненный мост»).
Смертное отчаяние земной матери сталкивается с космическим оптимизмом отца — сверхчеловека.
Странная бесчувственность множества положительных героев, теряющих любимое существо (ребенка, жену, отца) и ухитряющихся не утратить оптимизма в следующие мгновенья, связана именно с их «выпадением» из настоящего. Персонаж будто физически отсутствует в реальном времени, силой мечты и веры перенесен в прекрасное будущее, которое своим сиянием непременно возместит все то трудное и горькое, что происходит сейчас, сторицей вознаградив за принесенные жертвы.
Показательно то, каким видят персонажи «время, в котором стоят».
{406} Среди десятков пьес удалось отыскать всего одну реплику, в которой оптимистически говорится о настоящем:
«Наше время и есть самое настоящее» (ее произносит героиня «Весенней путины» Слезкина, девушка-общественница Нинка).
Как правило, о сегодняшнем дне не говорят, а, скорее, проговариваются, так как он героев пугает.
Тата: «И я так завидую Луше… и Кольке <…> Ему не страшно за сегодня» (Майская. «Случай, законом не предвиденный»).
431
Заметим, что лозунг первой пятилетки, по-видимому не воспринимавшийся в качестве абсурдного в России, не мог не поразить стороннего наблюдателя. Ю. Лайонс, американский журналист, печатавшийся в советских журналах и даже побывавший на приеме у Сталина, писал в книге об СССР: «Формулы „Пятилетка в четыре года“ и „2 x 2 = 5“ постоянно привлекали мое внимание — вызов и парадокс, и трагический абсурд советской драмы, ее мистическая простота, ее алогичность, редуцированная к шапкозакидательской арифметике»