Было бы — не скажу даже несправедливостью, — а {515} просто дикой нелепостью, если бы где-нибудь в театре предполагали, что я не вижу положения, в каком находится наше дело. Думаю, что я вижу и глубже и дальновиднее чем это может казаться кому-то издали. Тем более желаю Вам мужества и здорового спокойствия. Любящий Вас
Вл. Немирович-Данченко
9. Из письма В. Г. Сахновскому
Февраль (после 11‑го) 1941 г.
Барвиха
… «Гамлет», «Пушкин», «Дядя Ваня», «Идеальный муж». Одновременно! Театру больше и мечтать не о чем. И вот все-таки… Во-первых, оказывается, «большая» часть труппы остается незагруженной! И что еще хуже: по-моему, вот уже несколько лет у нас в театре значится таким же порядком по четыре пьесы в одновременной работе, а в результате выходит в свет не более двух!
Отчего это происходит?
Если два раза внимательно прочесть Ваше письмо, то, пожалуй, легче всего прийти к выводу, что вся вина лежит на мне, на Владимире Ивановиче, что я задерживаю выходы из положения. Не откажи я согласиться на то-то и то-то, дело пойдет на лад.
Четыре спектакля. Кое‑где даже с дублерами, и все же большая часть труппы не загружена. Не значит ли это, что просто труппа чересчур, ненужно велика? Да и разве есть сомнения, что в этой громадной труппе много несомненно хороших, но и несомненно мало нужных актеров? То есть не могущих ответить в ведущих ролях на те высокие требования, которые предъявляются к Художественному театру. Но расстаться с ними жалко — и у них есть хорошая работа в театре, да и сами они предпочтут или ждать, или… требовать.
Сделайте список этой «большой» части труппы, не занятой в четырех постановках, и вглядитесь внимательно, точно ли все они заслуживают того, чтобы ради них театр шел на художественный компромисс.
… Я высказал все свои сомнения и возражения.
Положение в театре я рассматриваю не менее глубоко, чем другие. Но и причины я вижу глубже. И ищу выходов с напряжением, мучительнее какого давно не знал.
{516} Я не возражаю против различных Ваших мероприятий. Даже таких, которые мне кажутся и бесполезными. Но я все еще не могу сдать главнейшей позиции: спектаклей, достойных славы и ответственности Художественного театра. В этом центре у меня сходятся — или помогают, или осуществляются, или разбиваются, или отбрасываются — все, решительно все вопросы жизни театра. Пускай это будут только спектакли основной сцены, пускай они готовятся слишком долго, но их создавать могут только актеры яркой индивидуальности и искусства нашего театра. И никакие вопросы самолюбия, сострадания и текущих удобств не должны засорять эти спектакли в их каждодневном движении.
Раз эта позиция оберегается от напора вульгаризации, — чем лучше будет атмосфера в окружении, тем благодарнее будет мое чувство ко всем, кто этому поможет, — в первую голову к Вам.
10. М. Б. Храпченко[271]
20 марта 1941 г.
Москва
Дорогой Михаил Борисович!
Я опять по поводу жалованья Качалова и Москвина. В этом пункте у Вас решительно какая-то ошибка. Даже в последней нашей встрече я уловил нотку, что в Ваших глазах Садовский, например, — то же, что Качалов и Москвин. Это же грубейшая недооценка. Я очень ценю Садовского, Климова, Яблочкину, Книппер и т. д., но Качалов и Москвин головой выше всех «народных» СССР, получающих одинаково по 3 тысячи руб. У Садовского нельзя найти во всем его репертуаре ни одной роли такого масштаба, такого создания, каких у Качалова легко насчитать восемь-десять! Юлий Цезарь, Иван Карамазов, Анатэма, Карено, даже Бардин, Барон — это то, что мне сразу приходит на память. Таких созданий у его товарищей нет. Что касается Москвина, то я не знаю ни одного актера, у которого были бы такие блестящие исполнения по синтезу формы и содержания, глубине образа и яркости его выражения: Федор, Лука, Епиходов, Опискин, Снегирев — опять-таки первые, приходящие мне на память.
Как можно ставить этих двух на одну доску со всеми, хотя и прекрасными актерами.
{517} А они у Вас получают даже меньше Леонидова. Почему?
И Вы за них не боретесь. Простите, но здесь какая-то канцелярская уравниловщина.
Говорю со всей убежденностью моего полувекового опыта: равных этим двум актерам нет во всем Союзе.
С искренним приветом
Вл. Немирович-Данченко
11. В. Каймакову и Н. Золотухиной[272]
18 июня 1941 г.
Москва
Милые ребята!
Мне грустно, что в ответ на Ваш горячий порыв приходится писать слова, как холодный душ.
Все ваше письмо — это сплошное зазнайство, даже мало простительное детским невежеством.
Вы себя несколько раз называете «большим талантом». Сначала кажется, что вы шутите. Вы не имеете никакого понятия о том, что такое талант. А есть у вас сценический дар или нет, это может определиться лет через пять! Сейчас у вас только горячее желание. Но чтобы это желание осуществилось, чтобы через несколько лет вы могли попасть в театральную школу, вам надо прежде всего учиться, учиться и учиться; надо прежде всего быть хорошо грамотными. А судя по вашему письму, вы даже для 6‑ти классников мало грамотны.
Второе — вам надо преодолеть ваше зазнайство. Можете, конечно, и вчитываться в лучшие драматические произведения. Можете и «представлять», для себя, как забаву, но не отдавайте этому занятию время, оторванное от общей учебы, от физкультуры, не считайте это пока вашим важнейшим делом.
А главное, повторяю, — учитесь.
Вл. Немирович-Данченко
12. В. Г. Сахновскому[273]
19 сентября 1941 г.
Нальчик
Дорогой Василий Григорьевич!
Если бы Вы почуяли, как часто и помногу я думаю о Вас, Вы, может быть, были бы тронуты. И как я хочу, чтобы Вы были здоровы-здоровы.
{518} И право, Вы сделаете гораздо больше, если будете стараться работать, как говорили в старину, — методичнее. Это, очевидно, значило меньше тратить нерва.
Как-то у Вас там дела? От Ольги Сергеевны давно уж не имею вестей, с неделю!
Вот возьму да и уеду в Тбилиси[274]!
Как же Вы будете с Тархановым, если он приедет до выпуска «Курантов» с Хмелевым[275]? Только решительно не допускайте, чтоб…
Погодин писал пьесу о Ленине, Леонидов ставил пьесу о Забелине, а не вышла бы теперь пьеса о матросе Рыбакове, или даже просто пьеса о Ливанове[276]. Боритесь крепче.
Ну, будьте здоровы!
Я писем почти совсем не пишу.
Это вот воспользовался «оказией» — поездкой Аллы Константиновны[277]. Должен сказать, что она давно уже готова ехать в Москву, без всяких колебаний.
Привет Вашей жене и находящимся около Вас в МХАТе.
Вл. Немирович-Данченко
13. Из письма Е. Е. Лигской
28 сентября 1941 г.
Нальчик
Я посылаю Вам письмецо от 19‑го — доказательство растрепанности, в какой находится переписка. Во-первых, как-то совсем не хочется писать, когда знаешь, что письмо дойдет в лучшем случае на 8‑й, 9‑й день. А события, и настроения, и обстановка так меняются. Во-вторых, я совершенно обратился в буриданова осла, да еще сложнее. Тот не знал, из какой из двух вязанок есть, а я — из трех. Ложишься спать. — Нет, в Москву! в Москву! Утром налаживаешь Москву: не хочу слушать Храпченко, ничего страшного в Москве нет, а если и есть, почему я должен составлять исключение? Бомбежка по пути? — Преувеличение! Иду в Совнарком говорить по прямому проводу с Храпченко. «Нет, нет! Оставайтесь!» — «Да почему Вы так настаиваете на том, чтобы я оставался?!» — «Не я настаиваю, а кто послал Вас. И не могу говорить подробнее по телефону».
{519} А погода летняя, тихая, горы сверкают снежной белизной… Ладно! Остаюсь.
Проходит день. Скучища! Тощища!
Еду в Тбилиси. Там уже ждут! Сговариваемся с Нежным[278], он меня будет сопровождать. Телефоны, запросы. Едем по Военно-Грузинской дороге. Все время на зисе, от Нальчика. В Орджоникидзе отдыхаем, и т. д. и пр.
Следующий день. А чем меня там будут кормить[279]? А хватит ли меня? Ведь надо будет смотреть грузинский драматический, оперный, русский драматический и по каждому выступать и выступать вообще, и банкеты!.. Не выдержу, «не забывай о возрасте!» Да и 400 километров автомобиля! Нет, остаюсь в Нальчике. Работать! Диктовать! Давайте сюда Орловскую. Потом все снова — сначала. Нет, в Москву! Нет, остаюсь! Нет, Тбилиси. И еще выписать сюда наших. И так иногда буквально каждый день. Нежный измотался: то места в поезде (отсюда мягкого вагона не получить, надо из Тбилиси. Это было одним из соблазнов Тбилиси: оттуда прямо до Москвы!). То машину на 400 километров, то телеграммы, то телефоны!.. А тут еще смена военных вестей! Да слухи, да рассказы приезжающих.