Несмотря на чудесное совпадение во времени, рождество у моей сестры было куда менее скромным, чем у Богоматери. В ее оправдание можно было бы сказать, что, поскольку сроки родов Плаутиллы совпали с вторжением Карла, она уже давно не появлялась на людях, и никто не сообщал ей о том, что переменились нравы. Так что, если бы Стража Нравов вздумала сейчас нанести визит в ее детскую, то малышку выпростали бв из большей части одежек, а почти всю мебель вышвырнули бы на улицу. Благодарение Богу, до такого мы еще не дожили. Пока.
Она дала мне подержать на руках мою орущую сморщенную племянницу, которая, как и положено, надрывалась от крика до тех пор, пока кормилица не забрала ее у меня и не приложила к груди и та не присосалась к ней, как ягненок, издавая жадное чмоканье и бульканье. Плаутилла между тем восседала в молчаливой безмятежности, довольная собственной торжественной ролью и целостью своих мягких сосков.
– Теперь я понимаю, что именно для этого и созданы женщины, – вздохнула она. – Хотя лучше бы праматерь наша Ева спасла нас от родовых мук. Ты и представить себе не можешь, что это за боль! Наверное, это хуже дыбы. Господь выказал Пресвятой Деве великую милость, избавив ее от этой муки. – Она отправила себе в рот очередной ломтик вяленого персика. – Ну ты только погляди на нее, а? По-моему, из отцовской кремовой ткани получился лучший на свете свивальник! Гляди хорошенько – тебя вскоре все это тоже ждет! Это маленькое существо прекраснее всей твоей писанины – тебе так не кажется?
Я согласилась с этим, однако Плаутилла за все время моего визита лишь три или четыре раза брала дочку на руки, а остальное время перебирала и складывала вещи, которые через неделю должны были отправиться вместе с малышкой и комилицей в деревню, поэтому я так и не смогла понять, много ли перемен привнесло в жизнь сестры рождение ребенка. Что до Маурицио, то в те редкие моменты, что я видела, мне казалось, что ему все это уже наскучило. Что ж – у государственных мужей есть дела поважнее, чем какие-то младенцы. К тому же это была всего лишь девочка.
– Матушка говорила, что у тебя все хорошо, а еще – ты стала скромнее. Должна тебе заметить, ты слишком просто одета.
– Это верно, – ответила я. – Но ведь и мир вокруг опростился. Странно, что тебе никто об этом не рассказывал.
– Ах, да зачем мне вообще выходить из дому? У меня есть здесь все, что нужно.
– А после того, как ее увезут? Чем ты тогда займешься?
– Я немного приведу себя в порядок, а потом, когда наберусь сил, мы сделаем еще одного, – ответила сестра с застенчивой улыбкой. – Маурицио не успокоится, пока у нас не появится целый отряд мальчишек, которые станут во главе новой Республики.
– Отлично придумано, – сказала я. – А если нарожать их поскорее, они станут новыми воинами Божьими.
– Да. Кстати, раз мы заговорили о воинах, – ты не виделась с Лукой?
Я покачала головой.
– Ну, так я тебе скажу, что он совсем переменился. Дня два назад он приходил посмотреть на Иллюминату. Тебе нравится это имя? Как новая звездочка на небе. Он сказал, что это весьма подходящее имя для нашего времени и что благословен плод чрева моего. – Тут она рассмеялась. – Вообрази нашего Луку, который изъясняется подобным образом. Кроме того, выглядел он ужасно. Нос – весь синий от мороза, он же расхаживает по улицам со своим дозором. Волосы обриты, как у монаха. Хотя, я слышала, среди них есть совсем юные, так те и впрямь похожи на ангелов.
Хотя тычки и пинки раздают, как черти, подумала я, сразу вспомнив отряд юнцов на площади перед Собором. Я бросила взгляд на кормилицу, не сводившую глаз с Иллюминаты, а она в свой черед, не мигая глядела на нее. Может быть, она тоже из числа сторонников новых порядков? Теперь трудно было угадать, при ком и о чем можно говорить.
– Не беспокойся, – прошептала Плаутилла, перехватив мой взгляд, – она не из Флоренции. Она почти не понимает нашу речь.
Но в глазах кормилицы под капюшоном я приметила искорку, заставившую меня усомниться в словах сестры.
– Угадай, что он подарил ей к рожденью? Собрание проповедей Савонаролы. Вообрази! Прямо из-под печатного станка. Ты только подумай – их уже печатают. Он сказал, за последние несколько месяцев на виа деи Либраи открылись три печатные мастерские и все заняты. Помнишь, матушка как-то раз говорила, что это неправильно – покупать книги, созданные механическими средствами? Что красота слов… – Тут сестра запнулась.
– …наполовину заключена в прикосновеньях пера, которое выводило их, – продолжила я. – Потому что писцы приносят в текст оригинала свою любовь и преклонение.
– О-о! Все-то ты помнишь. Ну так вот, об этом можно забыть. Теперь даже знать покупает книги у печатников. Я слышала, там сплошные обличения. Ты только представь! Едва он что-то произнес – и вот уже это можно подержать в руках.
Те, кто не умеют читать, могут попросить, чтобы им почитали. Потому-то не удивительно, что у него такая преданная паства.
Да, не так уж она глупа, моя сестра, хоть у нее одни наряды на уме. Раз она бывала в церкви и прислушивалась к его пламенным словам, то наверняка не только удивилась, но и напугалась как следует. И все же сладость замужества и материнства явно размягчила ее ум.
– Ты права, – сказала я тихо. – И все же, полагаю, пройдет еще немало времени, прежде чем ты сможешь читать их Иллюминате.
Я заметила, что взгляд кормилицы слегка изменил направление, она на миг отняла дитя от груди, так что негодующие вопли малышки сразу же прервали наш разговор. До конца моего визита я больше эту тему не затрагивала.
Когда несколько дней спустя я возвратилась домой, лед уже таял. На углу нашей улицы из-под растаявшего снега показался труп собаки с лопнувшим брюхом, и ее черные внутренности кишели жизнью – первыми личинками, воспрянувшими после стужи. Я даже не могла понять, чего больше в этом смраде – жизни или смерти. В доме тоже пахло по-другому. Как будто туда пробрался чужой зверь. А может, так казалось оттого, что во дворе рядом с лошадью Кристофоро была привязана лошадь Томмазо. Обе лоснились от пота, по-приятельски близко стоя бок о бок в ожидании, когда конюх закончит их чистить. Мальчишка оторвался от этого занятия и приветствовал меня поклоном. Отчего у меня сразу возникла уверенность, что он уже много раз точно так же ухаживал за обоими животными?
Не успела я дойти до своей комнаты, как навстречу мне вышла Эрила. Я думала, она начнет распекать меня за отлучку, но она, напротив, излучала какое-то преувеличенное веселье.
– Как поживает ваша сестра?
– Живет полной жизнью, – ответила я. – Во всех смыслах слова.
– А малышка?
– Трудно сказать. Она вся была в молоке. Но голос у нее отменный. Думаю, она выживет.
– Здесь ваш брат. Томмазо. – И то ли мне примерещилось, то ли она вправду посмотрела на меня как-то особенно.
– Вот как, – проронила я небрежно. – Когда же он прибыл?
– На следующий день после того, как вы отправились к сестре, – ответила она, и ее нарочитая небрежность показалась мне такой же фальшивой, как моя собственная. Неужели она тоже все знает? Неужели она с самого начала все знала? Неужели об этом знали все, кроме меня?
– А где они?
– Только что вернулись с прогулки верхом. Кажется… кажется, они в парадном зале.
– Ну, тогда скажи им, что я возвратилась. Или… или нет, пожалуй, я сама к ним пойду.
Я быстро поднялась по лестнице, боясь утратить смелость и спиной чувствуя ее взгляд. На следующий день после того, как я покинула дом! Неприкрытое вожделение моего мужа заставляло меня краснеть за него. И за себя.
Я тихонько распахнула дверь. Они уютно устроились. Стол, накрытый к ужину, хорошее вино, в воздухе разносятся пряные ароматы. Похоже, повара расстарались, чтобы угодить им. Они стояли у решетки очага, близко к огню, но еще ближе друг к другу, хотя и не касались друг друга. Ненаблюдательному зрителю показалось бы, что это просто двое друзей, греющихся у пламени, но я уловила незримые токи, пробегавшие между ними, как пламя между двумя горящими поленьями. Томмазо был одет уже не так роскошно, явно памятуя о новых порядках, хотя мне показалось, что его смазливая физиономия несколько располнела. Скоро ему исполнится двадцать. Еще не вполне зрелый мужчина, однако достаточно взрослый, чтобы навлечь на себя суровое наказание. Плаутилла рассказывала о том, что в Венеции молодым людям, осужденным за содомию, отрезают носы, – наказание обычно применяемое к потаскухам, вполне подобает немужественным мужчинам, а заодно способно вполне отвратить от суетности! Слушая ее, я поняла смысл увечья, что нанесли тому юноше на ступенях Баптистерия, которого я видела в день свадьбы. За все годы моих ссор с Томмазо я еще ни разу не желала ему подобного зла, и меня саму напугала такая жестокость Он первым меня заметил, поймав мой взгляд поверх плеча Кристофоро. Мы всю жизнь были мучителями друг для друга: он – мулом, а я – оводом, отвечавшим полудюжиной болезненных укусов на каждый слепой удар его хвоста.