Город этот, в обычное время пустующий, построен был в расчете на военное лихолетье. Здесь жили осадные мужики, десятка два семей, которые поддерживали в исправности и укрепления, и жилые хоромы. Их выселили, и они увели с собой скот, увезли домашний скарб. Все, что было забыто и брошено — прорванное сито, сапог без подошвы — поступало в распоряжение наследника престола.
Блудливо ухмыляясь, детина с пышными огненными висками объявил Юлию, что остров отдан наследнику целиком, в самодержавное владение. Он останется здесь один, не зная докуки, забот и опасностей, которые влечет за собой присутствие посторонних. Все сложенное под навесом: хлеб, копчения, крупа, соль, свечи, мыло и одеяла, и прочее, прочее — на неделю. Недостатка ни в чем не будет, заверил рыжий малый.
Люди ушли, оставив наследника, и заперли остров на замок.
Бегло просмотрев сложенную под навесом поклажу, Юлий нашел лук, небольшой по размеру, детский, но очень тугой, и прихватил десяток легких стрел в колчане, который закинул за спину.
К воротной башне примыкал обширный ровно вытоптанный двор, по краям которого стояли избы осадников, клети и большие на подклетах амбары. Амбары и клети пустовали — внутренность их можно было видеть через узкие волоковые оконца: кое-где примечались неясные груды мусора. Ничего иного цепкие до своей «маетности» полещуки не оставили.
Широкая дорога, заросшая почернелыми кустиками дрока, высоким сухостоем пижмы, колючим волчцом и прочими сорными травами, вела к возвышенной части острова. К обочинам дороги примыкал удивительно чистый, почти без подлеска ельник: сухие сучья, валежник осадники собрали, видно, на дрова.
Сильно порубленный на строительство острога лес зиял прорехами. Дальше и вовсе открывалась пустошь — бесчисленными рядами пней она напоминала кладбище. За ней поднимался город.
Воздвигнутые лет десять назад бревенчатые башни под крутыми крышами посерели, как и частокол. Над его ровной гребенкой высились тесно составленные друг к другу крутые кровли. Над ними возвышалась шатровая звонница церкви, увенчанная священным шестилучевым колесом. Окруженный грядой тына, город стоял торжественно безжизненный, как то и подобает в виду бесчисленного множества могильных пней, которые напоминали о прежде бывшей тут вековой чаще.
В распахнутых воротах, что тонули среди густо разросшихся сорняков, Юлий остановился. Кот, который, петляя и прячась, следовал за пришельцем, куда-то пропал. На заброшенных, диких улицах пахло грибной сыростью. Трещали и ссорились сороки.
Юлий постоял перед церковью с наглухо запертым входом, пытаясь уразуметь, обитает ли в этом заброшенном доме бог. Все же он преклонил колена для короткой мольбы о помощи.
Потом обратился к безжизненной церкви спиной и прошептал несколько сбивчивых слов, умоляя не гневаться и дьявола.
Не откликался никто.
Взбаламученная совесть подсказывала княжичу, что миг малодушия оставил его без защиты вовсе, без надежды на снисхождение, если только Род и дьявол узнают об этих предательских переговорах с противником.
Он медленно взошел по внешней лестнице колокольни на высокое висячее крыльцо, откуда видны были затейливо рубленые шатры и крыши города. Потом устроился на ступеньках, отложил лук и притих в непонятном оцепенении.
Назавтра было все тоже: пустые хоромы острога с низкими потолками и крошечными окнами. Внезапно скользнувшая из-под ноги мышь. Топкие болота, которые становились трясиной уже в нескольких шагах от пропадающей на берегу тропы… Оставалось еще залезть на ель и развести костер. Он сделал и то, и другое.
Но сердце грызла тоска. Одиночество — это зияющее жерло, оно высасывает волю, смех, смысл всякого движения и желания.
И так странно звучал его слабый голосок, когда он пытался говорить вслух.
Между тем подступало новое испытание: Золотинка вытянулась, и обнаружилось, что она красавица.
— А ведь пора бы тебя… да… и приодеть, — озадаченно оглядывая девушку, кряхтел Поплева и подергивал себя за ухо. На коленях его лежал раскрытый том «Хроники двенадцати врат». Глаза его опустились на ободранные Золотинкины колени и загорелые икры, сплошь в старых и свежих ссадинах. В четырнадцать лет Золотинка все еще таскала короткие платьица и рубашки, единственным украшением которых служила завязанная рифовым узлом бечевка.