Золотинка нашлась, а Юлий потерялся.
Княжич Юлий, средний сын великого князя Любомира Третьего и великой княгини Яны родился в завидном месте. Во всяком случае, жители столичного города Толпеня почитали государев замок Вышгород высочайшим местом страны, и толпеничи, надо признать, имели основания для такого суждения. Выстроенный на не очень-то и высокой, в сущности, скале — если брать в пример вершины Меженного хребта — Вышгород победно возникал над широким разливом Белой. Над равниной реки, далеко-далеко опушенной всхолмленными синими лесами, над полями и деревушками, отмеченными купами вязов, над низменным городом Толпенем, над чересполосицей его красных и черных, темно-желтых, крытых соломой кровель Вышгород стоял непререкаемо высоко.
Сразу за мелкой речкой Серебрянкой, разделившей город и замок, залегли низкие стены внешних укреплений, а за ними сквозь неразбериху тесно натыканных домов там и здесь проглядывала уходящая в гору дорога; забирая круче, она извивалась по склону все затейливее, откладывая на поворотах тугие петли, карабкалась выше и выше среди голых скал, где не держался кустарник, пока, последний раз вильнув, не исчезала за обрывом. А Вышгород — мощный разнобой струящихся кверху стен и башен — стоял еще того выше, совсем особо, без всякой ведущей к нему дороги, прямо в небе. И трудно было представить, чтобы это порождение государственного величия нуждалось в дорогах, назначенных для столь обыденной цели, как подвоз съестного.
Тем не менее, рядом с укоренившимся предрассудком об отсутствии всякого подвоза к Вышгороду, среди толпеничей, среди голоштанной и сопливой части столичных жителей в особенности, уживалось мало согласное с предыдущим убеждение, что обитатели Вышгорода питаются что ни день одними пирожными.
Княжич Юлий и был как раз тот человек, который мог бы дать своим голоштанным сверстникам исчерпывающие разъяснения по этому и по целому ряду других не менее того укоренившихся заблуждений. Однако его никто не спрашивал.
Предполагалось, по видимости, что задавать вопросы высокородному отпрыску царственной четы надлежит великим государям. К несчастью, родители Юлия, государь и государыня, редко пользовались своим правом. Отец Юлия, великий князь Любомир, появлялся в воспоминаниях мальчика довольно поздно. Вернее сказать, позолоченные, звенящие колокольчиком слова «великий князь и великий…» и прочее и прочее присутствовали всюду и постоянно. Но отец… Отец стоял отдельно от этих слов — невзрачный человек со скучным выражением помятого бабьего лица. Доставшийся Любомиру от предков шереметовский нос был явно велик для него, как кафтан с чужого плеча, отчего глаза казались маленькими и слишком близко сидящими к переносице. Голое, с высоко выбритыми висками лицо, твердые грани алмазов на груди — из распадающихся частностей складывался образ отца. И совершенно отсутствовал голос. Маленький Юлий не помнил, чтобы отец когда-нибудь говорил: возможно, это следовало отнести на счет изъянов детской памяти.
Иначе было с матерью. Яркое и стойкое представление об ее мятущейся нежности целиком уходило к мареву первых воспоминаний жизни. Когда Юлию пошел шестой год, мать исчезла, пропала из его зрительных представлений, как раз для того, выходит, чтобы сильные, идущие от матери ощущения никогда уже нельзя было спутать, приплетая сюда поздние домыслы и суждения. Скорее всего маленький Юлий и мать-то видел не так часто, но каждый раз это было событие: внезапный порыв ветра, напоенного и лесом, и цветами, который дурманил голову, вызывая неизъяснимое наслаждение и биение сердца.
Сначала слышались всполошенные голоса прислуги — и все стихало на одно-два мгновения. Сильно хлопала дверь, и входила мать — волны запахов, пленительное шуршание и шелест тканей. Она входила — ослепительно, невыносимо прекрасная. Волнение охватывало Юлия, он немел. Прикосновение прохладных беглых пальцев — он задыхался в пене блестящего шелка… Мать уходила так же быстро, как пришла, задушив его своей нежностью — Юлий оставался. Почти разбитый, почти больной.
Понятно, что это не могло происходить слишком часто.
И вот однажды он обнаружил, что потерял мать. Пожалуй, это было первое действительно сильное впечатление, оставшееся в памяти Юлия.
Вот как это произошло. К пяти годам мальчик уже усвоил, что дети и родители теряются. «Ягодка за ягодку, кустик за кустик, деревце за деревце — вот Купавушка и заблудилась». Самое обыкновенное и естественное свойство детей теряться. И еще имеется лес, дремучее место, куда уходят, чтобы заблудиться. Ягодка за ягодку, кустик за кустик — тут-то и начинались действительные превратности, не сулившие ничего хорошего маленьким мальчикам и девочкам — так это вытекало из сказок кормилицы Леты. Лета, молодая круглолицая женщина с уверенными ласковыми руками и спокойным голосом владела обомлевшей душой Юлия безраздельно.