Но кот не успел: тень накрыла его, он шарахнулся, чтобы увильнуть от железных когтей и смертельного удара клювом. Цветущий куст ярко-желтого дрока спас Спика — орел ударился крылом о густые, как щетка, стебли, мазнул кота по спине и не достал. Ему нужно было еще раз взлететь, потому что сила орла в падении, на земле он не мог соперничать со Спиком в проворстве. И пока несколькими судорожными взмахами огромных шумных крыльев орел взвился выше человеческого роста, дерзкий кот, не выпуская добычу, устремился к лесу. Он проскочил половину расстояния до ельника и тут, готовясь к нападению, бросился на спину — лапы кверху. Орел свалился, цапнул кота за брюхо, но и перья полетели — Спик хватил его лапой, норовя зацепить когтями узколобую голову противника.
Кровавая схватка продолжалась в трех шагах от Юлия. Он побледнел, но не двинулся. Клубы пыли вперемешку с перьями и клочьями шерсти затянули место отвратительного побоища. А кончилось оно вничью. Спик ударился в бегство, орел пошел на взлет. А добыча — крошечный сверток с ленточкой — осталась среди побитой травы.
Но и тогда Юлий не сделал попытки завладеть беспризорным сокровищем, ожидая, что за законной добычей вернется кто-нибудь из соперников. Однако орел тяжело удалялся вдоль опушки леса, и истерзанный кот исчез напрочь.
Княжич нагнулся. Короткая красная лента была привязана к свертку не толще пальца. А внутри письмо.
«Час освобождения настал!» — гласила первая строка.
Юлий запнулся, припоминая, что значит по-словански «настал». Уже пришел? Подоспел? Стал необходимым? Как это будет на тарабарском? Полузабытая слованская речь воспринималась с усилием. Уже на ходу он перечитал записку еще раз, чтобы вполне уяснить себе суть.
«Час освобождения настал! Преданные вашей милости люди готовы на все, чтобы уберечь наследника слованского престола от неминуемой гибели. Они придут за вами со словами „честь и великий князь“. Храните это сообщение в тайне от вашего тюремщика Новотора Шалы — это соглядатай Милицы, ее послушное орудие. Через него колдунья осведомлена обо всех событиях вашей жизни, государь. Она с удовлетворением наблюдает, в какую бездну сумасбродства погружает вас свихнувшийся старик. Его тарабарщина, государь, — порождение жалкого безумия, и дока со всем очевидной тарабарщиной стал опасен для здравомыслящих людей. Несчастного освободила великая княгиня, ваша мачеха, государь, Милица. Он обязан колдунье и жизнью, и положением, самой возможностью беспрепятственно упражняться в тарабарщине и понуждать к тому наследника престола. Человек зависимый, доведенный до крайности, он вдвойне опасен. Берегитесь! Не теряйте надежды! Ждите!»
Спрятав листок, Юлий пустился быстрым шагом по тропе. В предзакатный час он вернулся в острог и, обнаружив доку за книгами, положил перед ним измятый листок. Старик вскинул удивленные глаза… ничего не спросил и углубился в письмо.
— Я прочел, — объявил он через некоторое время. — Иди.
Юлий вышел на крыльцо и стоял, обратив пылающее лицо к закату. Потом сел. Звенели голодные комары. Наконец, он уверился, что учитель не выйдет и объяснений не будет. И хотя вопросы остались, он чувствовал, что мятежное беспокойство мало-помалу отпускает его.
Вернувшись в горницу, юноша нашел учителя у озаренного последним кровавым светом окна. Новотор Шала переписывал набело сделанные в разное время вычисления, которые подвели его к выводу, что в тарабарской вселенной Земля и другие планеты вращаются вокруг солнца. А не солнце с планетами вращается вокруг Земли, как, в согласии с отечественными слованскими звездочетами, полагал когда-то и Юлий. Письмо валялось на столе, небрежно придавленное тетрадью с расчетами и рисунками ученого.
— Сначала я почти поверил, — начал Юлий без предисловий. — Потом меня охватила надежда, что ты одним взмахом сокрушишь и клевету, и сомнения. — Новотор оставил свои записи и слушал. — Потом я пришел к мысли, что обещание свободы чудовищно перемешало правду и ложь, приманки и клевету. Но и тогда мне казалось, что я имею право на разъяснения. Вот. Теперь же я понял — это все вообще не имеет никакого значения.
Новотор долго молчал.
— Бедный мальчик, — сказал он со вздохом, — ты не можешь оставаться здесь вечно.
— Уничтожу письмо, — начал Юлий, — если оно дойдет до Милицы… ведь Спик ее лазутчик.