Новотор махнул рукой:
— Я все равно вынужден поставить государыню в известность обо всем, что произошло.
Однако он ни о чем не расспрашивал, и Юлий тоже не возвращался к происшествию. Против обыкновения весь вечер они молчали, и это было тягостно для обоих.
С последним лучом солнца багровое окно лопнуло. В горницу влетело копье и вонзилось в толстый резной столб, который подпирал потолок. Новотор в эту пору устраивал себе постель, а Юлий со смутным ощущением вины и надежд просматривал последние записи учителя, не особенно, впрочем, вникая.
Копье — тонкий метательный дротик — воткнулось. Юлий замер. Из смежной комнаты выглянул Новотор; он выказал ровно столько спокойствия, сколько требовали обстоятельства.
От тонкого древка пахло тиной — привязчивый запах застоявшейся гнилой воды. Ржавый наконечник походил на зазубренную рыбью кость — неприятная с виду штука. А ближе к заднему концу дротика плотно обмотанная вокруг древка и увязанная нитками бумага.
— Привет от твоих доброжелателей, — обронил Новотор без усмешки.
Юлий принюхался: дурно пахло и от письма, хотя не видно было прелых разводов или засохшей тины.
— Но, может быть, люди ждут ответа? — спросил юноша, обращаясь к темному дверному проему, за которым возился учитель.
— Если ты прочтешь послание дурно пахнущих друзей, — отозвался Новотор, — то жизнь твоя, надо думать, круто переменится. Если не прочтешь, она тоже переменится. К лучшему или худшему — кому это дано знать? Спокойной ночи.
Заделав выбитое окно подушкой, чтобы не летели комары, Юлий вернулся к торчащему в столбе копью. Теперь, когда учитель спал или делал вид, что спит, желание вскрыть письмо не выглядело столь оправданным и естественным, как изначально.
Юноша тоже сделал постель. При свете полной луны копье различалось едва приметной чертой. Юлий — он лежал с открытыми глазами, пытаясь унять сильное, словно от ходьбы в гору, биение сердца, — ничуть не удивился, когда услышал в темноте тихий голос учителя:
— Я понял, что люди погрязли в противоречиях и не хотят этого замечать…
Юлий замер, прислушиваясь, потому что нужно было напрягаться, чтобы не пропустить слово.
— Я понял, что это непоправимо: люди лелеют свои заблуждения из любви к привычке и душевному покою. Я пришел в отчаяние, когда увидел, сколько напутано и наврано. Проще и разумнее было начать с начала — с нового, не оскверненного еще ни ложью, ни лицемерием языка. Такие горы многопудовой лжи налипли на каждое наше привычное понятие, что каждое слово нужно чистить и чистить, чтобы добраться до сути. А у меня уж не оставалось на это времени. Я с ужасом чувствовал, что и века не хватит, чтобы опровергнуть тысячелетнюю ложь. Разобраться бы хоть со своей правдой. И я решил создать новые, девственные слова и новый язык. Меня сочли сумасшедшим. Трудно было ожидать от них иного… А потом я понял, что они правы. Тогда я обрел спокойствие и чистоту помыслов. Я добровольный сумасшедший.
Новотор замолк. Юлий лежал, прислушиваясь к ровному дыханию учителя.
И, наверное, прошло немало времени, когда отчетливый громкий вскрик заставил его подняться. Он различил брань схватившихся между собой людей, звон железа, проклятия, вопли. Вышел в сени и там постоял. Юлий прекрасно знал, кто были эти всадники без лошадей — следы копыт, что попадались по всему острову, принадлежали болотным чертям. Верно, это и были те самые дурно пахнущие доброжелатели, которые прислали письмо.
Будить учителя он не стал, а вернулся к себе. По правде говоря, его опять прохватил озноб. Все же Юлий пытался вновь улечься, закрыть глаза и овладеть собой, как это и пристало философу.
Кажется, он действительно задремал, когда раздался вызывающий стук в дверь.
— Зажги свет, — сказал из другой комнаты Новотор спокойно. — Сдается мне, за тобой пришли.
Дрожащими руками юноша принялся высекать искру. Вышел полуодетый Новотор. В дверь непочтительно колотили.
— Государь! Княжич Юлий! — послышалась слованская речь. — Скорее! Честь и великий князь!
Потом кто-то сказал с недоумением и тревогой:
— Может, их нет?
— Черт знает, в таком случае, куда они подевались!
— Не поминайте черта, Дудырь! — сдавленный смешок.
— Я слышал: какая-то тарабарщина!
— Государь! Отзовитесь! Мы несем вам освобождение.
— Освобождение! — презрительно пробормотал Новотор. — Что они знают о свободе?
— Он испугался, — разговор за дверью продолжался в полный голос. — Ломайте, Дудырь.
Затрещали раздираемые железным острием доски. Но стоило Юлию тронуть засов, как все там мгновенно стихло.