Стражники перед входом в большой зал с несколько преувеличенным рвением преградили путь. Впрочем, они сохраняли восприимчивость к разумным доводам, чему способствовала, вероятно, и некоторая неслаженность полученных прежде указаний. До появления Юлия пришлось им пропустить в зал государыню Милицу, а потом неизвестно каким образом сумел прорваться и Зерзень.
Все были здесь, когда Юлий вошел. Милица занимала прежний стул посреди комнаты. Но если в прежней весенней Милице чудилось нечто беспомощное и одинокое, новая Милица, наряженная в зрелые тона лета, оказалась средоточием почтительного и опасливого внимания. Рукосил очутился на другом конец покоя. А Любомир перемещался вдоль стола, в неловком положении между противниками, стараясь не показывать спины ни той, ни другой стороне.
Зерзень и Ананья не покидали своих господ, но если присутствие Ананьи можно было бы считать до некоторой степени условным — всем своим преданным видом он как бы умолял великих государей не тратить на него драгоценного внимания, не придавать ему никакого отдельного значения, причем преданность его простиралась как бы на всех присутствующих безраздельно, — то Зерзень, Зерзень назойливо выставлял себя на общее обозрение. Подбоченившись правой рукой, а левой прихватив меч, он являл собой, по видимости, олицетворение неких воинственных добродетелей.
Однако что бы они все собой ни изображали, какие бы сложные противоречия ни держали их в силовом равновесии, и великий князь, и противники по обеим сторонам от него с нетерпеливым вопросом во взоре повернулись к Юлию.
— Государь, — молвил он, ощущая сухость во рту, — я потерял ваш указ.
Тотчас же Милица и Рукосил обменялись быстрыми взглядами, полными подозрений и угрозы. Еще менее того понимавший происходящее Зерзень громогласно выпалил:
— Ну, так выпороть хорошенько малого!
Несколько мгновений после этого своевременного замечания Любомир пребывал в задумчивости, потом прыснул, тоненько засмеялся, еще — как бы с усилием. Скоро уже разошелся он не на шутку и хохотал, хлопая ладонью по столу среди гнетущего молчания присутствующих.
— Приятно видеть вас, государь, в бодром расположении духа, — съязвила Милица.
— Надо полагать, у наследника престола были весьма уважительные причины для того, чтобы потерять указ, — заметил со своей стороны Рукосил.
— Никаких! — горячо воскликнул Юлий. Но получил в ответ презрительный взгляд мачехи и такой же — Рукосила. Зерзень замер, только сейчас сообразив, кто такой этот малый.
— Зерзень, — оглянулась Милица, — позовите Дермлига.
— Не надо! — резко возразил Любомир, и взгляд его, зацепивший красавца, исполнен был жгучей ненависти.
— Наследник должен быть наказан. Если это его вина, — сказала Милица.
— Сынок, как тебя угораздило? — снова ухмыльнулся Любомир.
Милица потемнела и закусила губу.
— Государь, — сказала она немного погодя трепетным голосом. — Неужели здесь некому меня защитить?
Простой вопрос застиг Любомира врасплох.
— Вот ты как заговорила. Вот ты какие ведешь речи… Вот как… — повторил он несколько раз, не расставаясь с облюбованной уже обидой. — Нет, ты по-другому заговорила. Я вижу, что по-другому. С чего бы это, а?
Короткий, но много в себя вобравший взгляд, который Любомир подарил Зерзеню, показал тут, что у государя имелись сложившиеся уже представления на предмет «с чего бы это?» И все же Любомир как будто бы опасался тронуть Зерзеня — коснулся и обжегся.
— И это слова великого государя?! Супруга! Витязя! — воскликнула Милица с презрением. — Нет, я хотела бы понять, что здесь происходит! Какое отношение к государевым указам имеет злостно нарушивший мои распоряжения княжич?
Рукосил поднялся с широкой, покрытой стеганым атласом лавки у стены:
— Государь, вам нужно принимать решение. Указ должен быть восстановлен.
Это вмешательство нехорошо поразило Любомира, который, судя по всему, рад был бы углубился в семейную перебранку с супругой. По свойству многих слабых людей он обладал спасительной способностью, сосредоточившись на пустяках, отстранять от сознания крупные неприятности.
— Государь! — Милица тоже поднялась и сделала те же два-три шага, что и Рукосил. — Я хотела бы переговорить наедине.
— Ни в коем случае, государь! — властно возразил Рукосил.
То была необыкновенная, хотя и рассчитанная наглость.
А возмутился Зерзень.
— Что это значит?! — вскинулся, хватаясь за меч, дворянин Милицы.