Поплева опустил корзину и тяжело распрямился.
— В чем дело? — спросил он.
Предводитель стражников сошел на зализанный песок у воды и ухватился за оконечность форштевня. Он как бы придерживал лодку, выказывая намерение не пустить ее в плавание.
— А это кто? — указал он с пренебрежением на кургузую бородку младшего из братьев. В голосе слышалась развязность человека, который знает за собой неоспоримое преимущество силы.
Тучка назвал себя.
— Поплева и Золотинка — вы пойдете со мной.
— Это чье, собственно, распоряжение? — сдержанно осведомился Поплева.
— Это распоряжение господина Ананьи.
Появление на улицах взятых под стражу людей не вызвало в городе ни малейшего волнения, даже мальчишки не проявляли любопытства.
— Все в порядке! — решил приободрить Золотинку Поплева, когда девушка, озираясь на торгу, где пустовали установленные еще три недели назад виселицы, с возгласом изумления сообразила, что здание земства увешано от подножия до вершины знаменами законницких цехов.
Возле кирпичного с белокаменными гранями особняка на Торговой площади стояла охрана. Власть переменилась, и Миха Лунь, столь опрометчиво связавший свое волшебное творчество с торжеством курницкого дела, разделил судьбу проигравших. Поплеве с Золотинкой хватило взгляда, чтобы обменяться посетившими их соображениями, — человек с пуговкой на макушке распахнул дверь.
И вот Золотинка вошла в этот дом в третий раз. Недобрая участь волшебника угадывалась в царившем повсюду беспорядке — все в доме было перевернуто вверх дном, заплевано и затоптано. Мешали проходу кое-как скатанные ковры, перекосилась оборванная занавесь, стеклом вверх лежало раздавленное зеркало. После некоторой задержки, вызванной тем, что начальник стражи уходил во внутренние покои, арестованных провели наверх. В ту самую комнату, где Золотинка держала в руках Асакон.
Всеобщий разгром сюда как будто не докатился — все оставалось на местах. Только понурый молодой человек, остриженный и в отрепьях, который прикорнул на скамеечке у очага, выглядел здесь не к месту. Он поднял голову — Кудай, вот кто это был! — и зыркнул в сторону. Взгляд Кудая заставил Золотинку обернуться. С невольным содроганием она обнаружила по левую руку от себя беззвучно пребывающего тут человечка — тонконогого, с узкой головой и холодным прищуром глаз. Он стоял, опираясь выпрямленной рукой на спинку стула.
Человечку этому подходило имя Ананья.
Господин Ананья в пожилые лета еще не вышел, если судить по бледной коже лица, выразительно отмеченного шишковатым носом и слегка вывернутой губой. Однако ничто в его облике не напоминало об опрометчивой и цветущей юности. Неестественно тонкий перехват красного полукафтанья свидетельствовал о его тщедушном сложении, это же впечатление подтверждали тесно обтянутые штанинами тонкие ноги. Ананья имел на голове чрезвычайно убедительный тюрбан из высокой красной сердцевины и толстого валика вокруг нее, обвитого узорчатой тканью. Это венчавшее наряд полноразмерное сооружение сообщало облику человечка неожиданную основательность.
Доставивший сюда пленных служитель остановился у входа, а все эти мечи в окованных медными бляхами ножнах, бердыши, кольчуги, шлемы, не переступив порога, остались за дверью.
Ананья оглядывал кряжистого Поплеву и тоненькую в стане Золотинку с одинаковым бесстрастным вниманием, не давая ни малейшего предпочтения ни мужеству, ни изяществу.
— Я Ананья, — сообщил он глуховатым голосом.
Поплева сдержанно поклонился.
— А это — доморощенный волшебник Поплева, — продолжал человечек, беззастенчиво тыкая пальцем. — И начинающая красавица Золотинка. — Так буднично произнес он обязывающее слово «красавица» — не насмешливо или многозначительно, а совершенно равнодушно, как если бы сказал «начинающая швея», — что Золотинка вспыхнула. — … Начинающая красавица, которая едва-едва не получила Асакон.
— После всего, что случилось… я все равно не стала бы его просить, — запальчиво сказала она.
— Тем лучше, — ухмыльнулся Ананья и оставил стул, служивший ему точкой опоры. Кроме единственного стула в комнате оставался посудный поставец у противоположной стены и круглый мраморный столик между окнами.
Кошачий, немигающий взгляд медленно переместился — Ананья покосился на горбившегося у очага Кудая и слегка вскинул головой. Колча (ведь это была Колча, пусть лысая!) послушно встрепенулась:
— Зна-е-те что-о… Если Миха подсунул кому-то Асакон, то почему не вам? Кому же еще? — Кудай говорил с несносной приторной угодливостью, разделяя лесть между взятыми под стражу и хозяином, то есть Ананьей. Ничего не сохранилось от самодовольных замашек ученика волшебника. Словно бы, остриженная налысо, Колча окончательно рассталась со своим вывороченным наизнанку естеством, каким был Кудай. — Первому встречному Асакон не доверишь! — внушал он (она?) Поплеве, угодливыми извивами голоса извиняясь за вынужденную настойчивость. И снова для Ананьи: — Ихнее это дело, господин. Больше некому.