Выбрать главу

— А что, Асакон пропал? — спросила Золотинка.

Понятно, она не получила ответа.

— У меня нет ни малейшего желания запутывать слишком ясный вопрос, — заметил Ананья. — Боже вас упаси утаить Асакон. Нет таких адских пыток, да… нет таких пыток… Меня опасно обманывать.

— У нас нет и никогда не было Асакона, — возразил Поплева. — Нам нечего скрывать и нечего опасаться. Наши отношения с волшебником…

— Тем лучше, — пренебрежительно перебил его Ананья. — Раздевайтесь оба, я хочу убедиться в этом собственными руками.

Золотинка заметила, как большой палец господина Ананьи, без малейшего усилия выскочив из сустава, взбугрился своим основанием на поверхности ладони. Словно палец этот удерживался в пясти одним только кожным покровом… И тут же легко вернулся на место, возвратив ладони естественные очертания. Ананья проделал эту чудовищную штуку с той непроизвольной легкостью, с какой сосредоточенный на важных мыслях человек может облизнуть губы или почесать кончик носа.

Загорелое лицо девушки потемнело, и яркой краской пылали мочки ушей.

— Но девушка… послушайте! Господин Ананья! Это не годится, — проговорил Поплева со сдержанным негодованием.

— Ах да… девичья стыдливость! — сообразил тот. — Все эти прелести, — скользящий взгляд блеклых, лишенных ресниц глаз показал, что имеется в виду, — они к делу не относятся.

Безмолвный знак человеку с пуговкой на макушке, и в комнату, придерживая меч, вошел кольчужник, за ним теснились другие.

— Конечно, я понимаю… Если бы какая добрая женщина, — пролепетала Золотинка, беспомощно озираясь.

— Глупости! — беспокойные пальцы Ананьи — пухловатые и белые, как черви, — развернулись, извиваясь. Он сделал шаг, и Золотинка отшатнулась, не в силах совладать с ужасом перед этими гибкими руками, перед бесцветным взглядом не имеющих глубины глаз.

И Поплева — он прерывисто дышал, не разжимая губ, — рванувшись, подхватил за осевую ножку мраморный столик, взмахнул этим малоповоротливым оружием над собой так, что задел потолочную балку — стража отпрянула. В следующее мгновение засверкали клинки, опустились, нацеливаясь, лезвия бердышей. С естественным для бескостного существа проворством Ананья шарахнулся под защиту кольчужников, а Кудай сдавленно взвизгнул.

— Убейте! — выдохнул Ананья из-за спины кольчужников.

— Убью! — рычал Поплева, поводя сокрушительным столиком.

Стражники, не скучиваясь под удар, расступились, рассчитывая замкнуть в кольцо Поплеву и жавшуюся к нему Золотинку.

— Стойте! Остановитесь все! — рыдающим голосом вскричала девушка и раскинула руки, защищая собой отца. — Что за важность! — горячечно продолжала она. — Я разденусь! Пустяки!

— Не нужно, малышка! — быстро вымолвил Поплева, но она рванула лихорадочно пляшущими руками завязки и спустила юбку с бедер, оказавшись в длинной по колено рубашке, под которой оставалась еще одна — короткая нижняя, без рукавов. Она скинула верхнюю рубашку, путаясь в ворохе тряпья на голове, и остановилась. Руки скрестила на груди, захватив пальцами плечи. Лицо ее некрасиво исказилось, волосы разметались.

Стражники оглядывались на Ананью. Тот, тронув кольчужника, высунул из-за живого укрытия обширный красный тюрбан и узенькую голову. Болезненно бледный, он, однако, сдерживал мстительное чувство, подзуживавшее его на жестокость… Несколько мгновений промедления спасли Поплеву.

— Впрочем, — с неожиданным самообладанием молвил Ананья, — люди, обладающие Асаконом, не стали бы горячиться из-за такого пустяка, как девичья стыдливость. Асаконом здесь и не пахнет. Убери, дуралей, стол.

С некоторым сомнением Поплева опустил столик на пол ножкой вверх и отступил от мраморного орудия.

— Клянусь печенью великого Рода, верно говорят: медведь тоже костоправ, да самоучка, — как бы одобрил его покладистость Ананья.

Он отгреб ногой брошенный на пол ворох разноцветного полотна и тронул девушку сквозь рубашечку… Велел откинуть волосы и покопался в голове, как ищут вшей. И снова принялся ее ощупывать, ничего не пропуская, прослеживая вкрадчивой ладонью извивы и впадины, в которых можно было предположить припрятанную драгоценность. Девушка ощутимо дрожала, мужчина криво ухмылялся.